«Чтобы поймать счастье,
надо уметь бегать»

Уильям Шекспир «Король Лир»

Ночь прошла более спокойно, нежели предыдущая. Призраки, видимо, решили на время оставить меня в покое, пока занимаются выбором дальнейших действий того, как еще больше испортить мне жизнь. Утром я чувствовала себя словно раздавленная бетонной плитой. Голова ужасно болела от длительного сна, мышцы изнывали от долгого лежания в одном положении. Мне не хотелось лишний раз шевелиться, чтобы случайно не причинить себе еще большую боль.

Через час, после душа и принятия анестезирующих таблеток, мне стало легче, и я решилась позвонить своему бывшему мужу, чтобы мы встретились и вместе развеяли прах нашей младшей дочери.

Устав от нескончаемых рыданий, у меня не осталось сил на проявление каких-либо эмоций. Разговор с Лесли вышел очень коротким и скудным в эмоциональном плане. Казалось, что мы с ним обсуждали какую-то самую обыденную вещь, которая может случиться с каждым и не имеет особой важности. По голосу Леса мне было понятно, что я оказалась не единственной из нас, кто провел не один час, рыдая над настигшей нас утратой.

В ходе разговора мы договорились ближе к обеду встретиться за городом на мосту. Правда, поскольку остановка на нем была запрещена, нам пришлось припарковать машины за пару десятков метров до моста и остальной путь проделать пешком.

К тому моменту как я подъехала на место, автомобиль Лесли уже стоял у подножия моста на съезде к берегу. Это означало, что он уже ждет меня наверху. И я не ошиблась.

Он стоял, чуть наклонившись вперед, опираясь руками на ограждение, и смотрел вниз. Я подошла к нему и встала рядом, тяжелым вздохом давая знать о своем присутствии, но, не требуя обратить на себя внимание.

Отвернувшись от созерцания воды с тридцатиметровой высоты, Лесли посмотрел на меня.

— Как ни крути, а если долго смотреть на воду, на течения, сам того не осознавая начинаешь успокаиваться. Как по мне, очень хороший способ прийти в себя после тяжких потрясений, — сказал он спокойным, не выражающим никаких эмоций, голосом.

— Не смею отрицать очевидное, — откликнулась я, устремив взгляд вдаль, туда, где небо сталкивалось с водой, становясь единым целым.

Пока я смотрела вперед, Лес аккуратно забрал из моей руки сумку и вытащил оттуда ненавистную мне шкатулку, ставшую последним пристанищем для – хоть и небольшой – части Виктории.

— Думаю, нам следует сделать это как можно скорее, — произнес мой бывший муж, стараясь не смотреть на небольшой предмет, находящийся в его руке.

Я согласно кивнула, не сводя взгляда с горизонта.

Лесли не стал на меня давить, а молча открыл шкатулку.

— Хочешь что-нибудь сказать? – поинтересовался он настолько тихо, что мне казалось, будто сам ветер говорит со мной.

— Прощай, доченька. Мне будет очень тебя не хватать, — произнесла я одними губами, не издав практически ни звука.

— Прощай, Тори. Прости нас за все, — склонив голову, прошептал Лес, после чего поцеловал шкатулку и развеял прах по ветру прямо над рекой.

В тот момент, когда шкатулка осталась пустой, я уже не могла держать свои эмоции под контролем. Меня вновь накрыла волна отчаяния, заставившая броситься в объятия бывшего мужа.

В тот же миг беспрерывным потоком из моих глаз хлынули слезы, которые впитала футболка Леса. Через несколько минут я совладала с собой и отстранилась от него. Затем вырвала пустую шкатулку из его рук и со всей силы метнула ее в сторону.

Путь вниз по мосту мы проделали в полном молчании. Точно так же я вела себя и на пути домой.

Последующие дни проходило по однообразному сценарию, который способна написать только депрессия.

Часы медленно собирались в дни...

Иногда во снах Призраки продолжали предпринимать разнообразные попытки к моему умерщвлению, но все они каждый раз оказывались безуспешными.

Дни сменялись неделями, и вот наступило девятое июля, день, когда моя Белла возвращалась домой. Этот день был для нее самым желанным, но и в то же время самым страшным.

Весь этот период, что начался с момента смерти Тори, Том работал на три фронта. До обеда он находился с моей дочерью, возвращая ее к жестокой реальности. Днем — занимался своими пациентами, а вечером успокаивал меня хорошими новостями от Изабеллы. Последней живой части моей семьи...

Поскольку день выписки был радостным событием для всех нас, Томас предложил его отметить, на что мы обе охотно ответили согласием.

Боль утраты немного притихла. Скорее, не столько притихла, сколько я окрепла достаточно, чтобы уметь ее выдерживать.

Вечер обещал быть веселым. Первым за последние полтора месяца. Но и приготовлениями мы с дочерью особо не занимались. Если раньше на это уходил едва ли не целый день, то сейчас мы обе просто были не способны на это.

Она надела одно из тех платьев, что я купила во время нашего последнего похода по магазинам, еще тогда, когда девочки готовились к своему дню рождения. Я, в свою очередь, надела черное вечернее платье в пол, которое нисходило легкими волнами от талии.

Приехав в обговоренный заранее ресторан, мы сделали заказы. Настроение Тома мне показалось с первой же минуты каким-то необычным, но чем оно было вызвано, мне так и не удавалось уловить.

Когда принесли вино, на лице Диксона появилась какая-то странная полуулыбка, которую он пытался спрятать. Это у него очень плохо получалось, что вызвало еще больше опасений. Но стоило мне выпить бокал, как все сразу стало понятно. На его дне лежало тонкое золотое кольцо. Едва оно показалось из-под бордовой жидкости, как Томас вышел из-за стола, встал передо мной на одно колено и задал вопрос, который последний раз мне доводилось слышать почти семнадцать лет назад из уст другого человека:

— Ты станешь моей женой?