«НС».

Так я назвала эти таблетки, что я стала находить не только в своих карманах, но даже в квартире.

Наделяющий счастьем.

Только пока благодаря им я ещё держусь на плаву — точнее, живой. Среди чёрной грязи монеты золота — так выглядят те моменты, когда я принимаю «НС». Но чем дальше я иду, тем чаще золото попадается. Плохо ли это или хорошо? Знать не знаю. Но после окончания беззаботного счастья всегда хочется просто умереть — такой гадкой и сырой кажется реальность. Слишком противно.

Поэтому так и живу — от таблетки к таблетки. Лишь бы не чувствовать боль. Лишь бы не думать.

Но...

Я теряюсь в самой себе. Я не знаю, чего хочу: не знаю, что мне надо, что мне пригодится, что зря, а что нет. Я боюсь будущего. Я боюсь вдохновения. Я боюсь читать какие-то статьи про то, как писать книги, и разочароваться в том, что я уже написала. Я боюсь чем-то вдохновиться, а потом не знать, куда впихнуть или деть ещё одну идею. Я боюсь читать чужие книги, потому что мне потом хочется писать так же или «своровать» чужую идею, хотя у меня своих полно. Я боюсь вдохновения, ведь вдохновляюсь абсолютно всем.

Я боюсь стать лишней. Назойливой. Надоедливой. Ненужной. Брошенной.

Я боюсь одиночества, как бы к нему уже ни привыкла. Я боюсь слишком привязаться к людям. Я боюсь реальной боли. Я боюсь однажды обнаружить, что плачу каждый день, что многое потеряла, что осталась совсем одна, что окончательно сошла с ума и потерялась в себе, что стала во всём всегда ошибаться. Я боюсь обнаружить себя не той, какой я себя вижу, боюсь стать худшей версией себя и умереть от разочарования. Я боюсь обнаружить, что стану всего бояться. Бояться жить. И саму себя.

Боюсь, боюсь, боюсь.

Б-о-ю-с-ь.

— Ты постоянно говоришь, что «мама сказала то, мама считает это, мама ещё что-нибудь» и так далее. Она так въелась тебе под кожу, что ты сама этого не замечаешь. Она отравляет тебя, отравляет изнутри, но и ты её тоже. Посмотри хоть раз на какую-нибудь ситуацию под её углом. Ты ведь тоже не собираешься её понимать, тоже её не ценишь. А она — твоя мать. Человек, который о тебе заботился с самого детства. Человек, который всегда будет тебя любить. Мама. Не у каждого она есть в живых, у многих вообще не осталось родителей. А твоя мать просто живёт по старым принципам, но это не значит, что она плохая, ведь она тоже живой человек, тоже ошибается, тоже что-то чувствует, о чём-то мечтает. И ей тоже трудно измениться. Не стоит её во всём обвинять, ведь во многих ситуациях никто не виноват. Она видит мир с одной стороны, ты — с другой, но это не значит, что надо враждовать. Вам стоит прийти к миру. К понимаю друг друга. Ценить, слушать, уважать. И любить.

Перед глазами мелькает знакомое лицо: странное, подозрительное и... невозможное. Чёрные отросшие волосы, чёрные глаза, почерневшая кожа и крылья — нечто потустороннее, жуткое, нереальное. Нечто такое, отчего бросает в дрожь и в пот — просто не верю глазам. Словно сама тьма восстала передо мной: запахло гарью, табаком и гнилью, повеяло холодом и снегом — казалось, заслонилось блеклое солнце сверепыми тучами, потемнели деревья парка, нагнал ветер...

Нет, этого не может быть...

Сам Кинан стоит передо мной, говоря что-то о матери, а я не могу поверить в увиденное. Неужели такое возможно? Как персонаж из моей книги «Там, где мрак» появился здесь, в реальности? Может, это побочный эффект от «НС»? Сегодня я их приняла уже довольно много...

— Ч-что ты здесь делаешь? — с трудом волочу язык от шока.

Но Кинан так же странен и мрачен, как и в книге.

— Я считаю, что ты не ценишь свою маму, — повторяет он, но чуть проще. — Не ценишь за то, что делает для тебя, не ценишь хотя бы за то, что она кормит тебя, лечит, покупает одежду, оплачивает квартиру.

В голове происходит полный диссонанс: передо мнойстоит оживший персонаж с настоящими крыльями, но говорит о столь реальном и болезненном, что невольно становится просто дурно. Что-то внутри раскалывается — душа или кости? Нечто важное, слишком драгоценное для жизни — как возможно стоять рядом с главным героем и разговаривать о какой-то ерунде? Возможно ли вообще такое?

Возможно?

— Но и она не ценит меня, — пытаюсь соображать, но слова выходят на автомате, словно заученная фраза. — Не ценит мою помощь, мои моральные устои, меня всю саму. Я ей нужна чисто для «материнских функций» и для того, чтобы всегда было кого во всём обвинить.

— Если ты начнёшь ценить и уважать её труд, то и она начнёт ценить тебя.

Крайне хочется перевести тему разговора, но зная своего собственного персонажа, это будет трудно. Только Кинан мог задавать тему, только он руководил беседой: для него я не автор, нет. Для него я человек с проблемами, которые надо решить.

Либо он убьёт меня.

— Я делала так на протяжении года, — постепенно начинаю что-то понимать что к чему. — Честно. Я заботилась, следила, говорила, уважала. Но из этого ничего не вышло, всё так и осталось на своих местах. Просто некоторые люди не меняются.

— Твоей маме могло просто не хватить этого времени, — настаивает на своём Кинан, скрещивая руки на груди.

Так хочется до него дотронуться... Но боюсь, что разрушу столь горькую фантазию.

— Серьезно? — невольно усмехаюсь. — Не хватило года? Она взрослый человек, тем более считает себя самой умной, так что могла что-нибудь и понять за этот год, я предельно просто намекала. Но из этого ничего не вышло, как я и сказала.

— Разве людям не нужно больше времени? — хороший для него вопрос, ведь Кинан не человек.

— Некоторым сколько ни давай, всё равно ничего не поймут. Я тоже не бесконечна.

Чёрные глаза встречаются с серыми.

— Ты просто не хочешь давать своей маме шанс.

— И она мне тоже, — спорю с ним так, словно общаюсь каждый день и не боюсь его.

— Ты ставишь постоянно себя на первое место, — научился на своём плачевном опыте Кинан.

— А зачем ставить других? — не вижу я в этом смысла. — Только я у самой себя и есть.

— Ты слишком упряма и дурна, — Кинан говорит так, будто сам таким не был. — Зациклилась на себе. «Я одинока, меня никто не понимает, спастите, помогите» и так далее. А помочь другим? Понять других? Сделай сначала так с другими. Совершая добро, ты получаешь такое же добро в ответ.

В груди просыпается знакомое раздражение: неужели мне теперь каждый будет тыкать с этим? Говорить о маме? Толдычить, как нужно, а как нельзя? Сначала Дэн, теперь ещё и Кинан...

— Делала я это добро, делала, поверь. Одноклассникам, одногруппникам, друзьям, семье, мало знакомым людям. Долгие годы да и сейчас порой тоже. И где они все? Где это добро? Безрезультатность меня уже изрядно утомила, а доброта в мне сильнее гордости. Что я делаю не так?

Но ответа так и не последовало.