Я пришла в себя от ноющей боли во всём теле. Солоноватый привкус во рту
вызывал тошноту. Одежда на мне была разорвана и испачкана кровью. Не только
моей.
Я пришла в себя иную. Сломленную. Избитую. Изнасилованную.
– Очнулась? – откуда-то появился мой насильник. – Сейчас у меня дела с твоим
папашей. Сообщу ему радостную весть. А потом вернусь к тебе. Ты мне очень даже
понравилась!
Не мужчина и не человек похотливо улыбался и застегивал свои брюки:
– Но если не будешь более сговорчивой, отдам тебя солдатам! Это и так
произойдёт, конечно. Но для тебя лучше стараться изо всех сил, чтобы оттянуть этот
момент.
Он ушёл. Оставив меня, сломанную забаву для мужчин, одну в своей комнате.
Здесь я спала с трёх лет.
Мама читала мне сказки на ночь и пела колыбельные, лежа со мной вот на той
кровати, где меня только что изнасиловал ублюдок.
Меня стошнило. Прямо на постель.
Пошатываясь, я встала и пошла в ванную комнату. Я чувствовала грязь, меня
воротило от самой себя. Стала под душ прямо в остатках одежды.
Я вещь. Я не человек. Меня ставят на кон. Мне придумывают роль. С лёгкостью
обманывают и предают, как забытую игрушку, уже выросший ребёнок. У меня нет
сердца, нет души. Даже моё тело взяли силой...
Я стала срывать себя окровавленные тряпки. Кажется, мои раны на лице и
царапины по телу стали болеть сильнее от горячей воды и мыла, которым я
беспощадно терла себя. Пена смешалась с моей кровью. Пол в душе приобрёл
розовый оттенок. Но я не переставала с силой мыть свою кожу, раздирая раны ещё
сильнее.
Мне не стало легче, когда я вышла из-под воды.
Открыла гардероб. Он был почти пуст. Мне на глаза попалось платье мамы.
Такое забытое и одинокое. Как символично...
Надев его, я подошла к зеркалу. Моё изуродованное от побоев лицо было
бледным, глаза выдавали моё безумное состояние. Платье белое в нежный розовый
цветок было большим для меня. Но оно словно бальзам для израненной меня.
Мама, мамочка! Спаси меня! Забери меня к себе! Я не хочу больше ничего,
только обнять тебя... Твоя дочка очень слабая, она не может выносить эту боль.
Я совсем одна! Теперь, совсем одна...
Я сдаюсь. Помоги мне, будь со мной в этот миг. Встречай меня, мамочка. Я иду
к тебе!
Интересно, будут ли обо мне вспоминать? А если да, то, как именно? Столько
всего произошло в моей жизни за это время... и ничего хорошего мне на ум не
приходит. Может, всё из-за того, что я лишилась рассудка? Не мудрено... Хотя разве
сумасшедшим бывает так больно? Словно кто-то потрошит всё внутри и без
анестезии. Разве безумные люди не получают покой в своём личном адском мирке?
В своём больном спокойствии я вытащила шнурки, которые держали гардины, и
связала их. Потом скрутила петлю и сразу надела её на шею.
Скоро моим мучениям будет конец. Скоро станет легче.
Никогда не думала о самоубийстве до этого периода своей жизни. Но мои
действия были чёткими и слаженными, будто мне кто-то проговаривал, что делать.
Я перенесла все свои книги и вырвала из них бесценные страницы, когда-то
любимых историй. Я сложила всё, подобно кострищу, под свою кровать. Её
окровавленные смятые простыни, словно напоминали, зачем я должна это
совершить.
Потом вышла в коридор и привязала самодельную верёвку на перила лестницы.
Мои босые ноги были почти бесшумны.
Я отправилась в комнату отца
Папочка. Аромат знакомых духов в его спальни витал в воздухе. Там тоже царил
беспорядок, я ступала уверенно, несмотря на то, что под ногами валялись когда-то
любимые вещи.
Прости меня, папа, глупую и упрямую дочь. Ты дал мне всё самое лучшее,
посвятил мне свою жизнь... А я обижалась на пустяки. Вела себя как дитя... и нет
мне оправданий. Разве что одно – ведь я и была ребёнком. Твоей маленькой
Златочкой.
Люблю тебя, папочка!
Мамин портрет над каминной полкой чуть накренился. Я поправила его,
любуясь красивому и счастливому образу мамы.
Какой-то предмет, похожий на карту памяти, выпал на глянцевую поверхность
полки. Я машинально подобрала его и положила в карман маминого платья.
Взяв все бутылки со спиртными напитками из бара, я открывала по очереди и
выливала их всюду, куда шла.
Виктор Эскалант. Из-за тебя я здесь. Ты не захотел меня в ту ночь, и теперь мою
невинность жестоко забрали силой. Я так хотела, чтобы мой первый раз был
идеальным, а он превратился в худший и ужасный. Ты эгоист, Эскалант. Во всём, что
случилось со мной, я перекладываю вину на тебя. Моя душа будет преследовать тебя
ночным призраком. Может, это будет для меня наказанием и счастьем
одновременно... Ведь тогда я смогу видеть тебя, когда захочу.
Спустившись на кухню, я взяла нож для мяса и пошла на финальную встречу с
одним из представителей самца человеческого вида.
Я открыла дверь в кабинет, где Дворак говорил по телефону с кем-то.
Он обернулся. Бросил на меня удивлённый взгляд и снова повернулся
договаривать по телефону, давая понять, что не считает меня опасной.
Зря это он...
Нож выпал у меня из пальцев, издав жалобный звон. Я присела на корточки,
чтобы подобрать его.
Дворак насмехался над этим зрелищем, бросая иногда в мою сторону взгляд.
Воспользовавшись одним из таких моментов, я подобрала и спрятала в руке свой
шокер. Встав на ноги, я сжала в руке рукоять ножа и двинулась к нему.
– Давай позже обсудим это? – он положил трубку и улыбнулся, глядя на меня. –
Слушай, детка, ты как-то совсем плохо выглядишь, – он клацнул языком. – Не
возбуждаешь меня!
Я подошла к твари и посмотрела в его глаза. Вскинув руку с ножом, я целилась в
его чёрное сердце. Он перехватил моё запястье и вывернул, так что нож
выскользнул из моих пальцев.
– Серьёзно? – рассмеялся он.
– Да! – выдохнула я и что есть силы ткнула в подставленную ко мне шею
негодяя шокером. – Ещё как, мразь!
Его тело задёргалось, он захрипел и упал на пол, корчась в судорогах.
Нездоровое наслаждение прокатилось по моему телу.
Я вытащила из его кобуры пистолет и, встав на ноги, направила на него, взведя
курок.
– Тебе, очевидно, это нужно от моего отца, да? – молвила, достав из кармана
подобранную флешку и показывая его выпученным от боли глазам. – Так знай,
свинья, она здесь. У меня. Сгорит вместе с нами. На пламени костра революции. И я
хочу, чтобы ты его чувствовал.
Я нажала на курок, выстрелив поддонку в ногу. Он закричал. А я улыбнулась
безумной улыбкой.
Быстро подойдя к бару, я достала одну из бутылок, разлила половину на
ублюдка и, вставив в горловину кусок припасённой ткани, моей окровавленной
простыни, я пропитала его и подожгла от камина. Взглянув напоследок на
корчащегося от боли, в луже собственной крови, Дворака, я швырнула бутылку в
пламя. Вспыхнувший огонь, вмиг переключился на опрокинутое рядом с камином
кресло, бумаги. Вот его огненные языки уже ласкали почти весь пол, усеянный
мебелью и отцовскими документами.
Я пошла обратно, безумная в своём спокойствии и решимости довести дело до
конца. До меня доносились крики Дворака, треск умирающих от огня предметов и
звук подъезжающих машин. Поджигая свою кровать, я видела, как в окна светят
фары быстро приближающихся автомобилей.
Что ж, подмога этого урода опоздала.
Мои губы растянулись в злорадной усмешке, когда я надевала петлю на свою
шею. Встав на перила балкона, который выходил в холл, я на миг замерла.
Возможно, многие меня осудят. Я не сержусь и спорить с ними не буду. Просто у
каждого есть какая-то грань мучений, болевой порог души. И возможно, если его
пережить, то будет очень круто. Но я оказалась слабой. Я не смогу жить с этим.
Я сделала шаг в пропасть, кончая свою жизнь. Мама, я иду к тебе!
– Нет!!! – крикнул какой-то мужчина, отдалённо знакомый...
***
И я увидела свой дом, объятый огнём и дымом, он гордо возвышался на холме,
доживая свои последние мгновенья. Едкий дым обжигал моё горло, а кожу – яркое
пламя, но я не отворачивала от этого зрелища своё заплаканное лицо.
Конец. Возврата в эту жизнь больше не может быть и не будет. Это финал.
Финал битвы за выживание семьи Бронских. И мы проиграли войну...
Это было моим последним ярким и жестоким зрелищем за прожитые годы.