Карла. Сейчас.

Я ненавижу ее. Ненавижу! Ненавижу свою лучшую подругу, ведь именно из-за нее я вынуждена выйти замуж за человека, который меня предал! Все из-за тебя, Ноэль. Все из-за тебя. Это же тебе приспичило потанцевать на барной стойке в «Беспамятстве» три года назад. Это ты выскочила под колеса мотоцикла, когда бежала из клуба от полиции. Все ты. Это ты свела нас с Дельгадо.

Потопила обеих. Это твоя вина. Только твоя...

– Карла, ты переутомилась! – вздыхает Великая Тетя.

– Нынешнее поколение совсем не умеет себя вести. Каталина, обрати внимание на манеры своей дочери. Я тебя этому не учила. – Вторит ей моя бабушка.

– Придется мне взять оставшуюся подготовку к свадьбе в свои руки, но ради твоего спокойствия, я это сделаю. – Заверяет меня Клеопатра. – Я позвоню декану Перес, он все уладит с твоими долгами по учебе, а ты поезжай в Алтею и отдохни до конца недели. Не знаю, сможет ли Фабиан вырваться к тебе, мои мальчики очень ответственно подходят к своей работе, но мы постараемся придумать что-нибудь в выходные.

Истерический хохот продолжает душить меня все то время, что мое тело вытаскивают из платья и заталкивают в салон машины.

Они даже не спрашивают, хочу ли я в Алтею. Мама сидит подле меня и скрипит зубами так громко, что водитель несколько раз проверяет показатели приборной панели, думая, что неполадки в машине, а не у нее в голове.

Ведь она продала свою единственную дочь и глазом не моргнув. В ее мире все было очень просто.

Наглым образом разбогатевшая семья Фабиана предлагала деньги, в которых остро нуждались винодельни Лурдес. Взамен моя семья давала статус в обществе, который не купишь и за миллиард. А статус и признание – это то, в чем нуждалась фамилия Дельгадо больше всего. Ведь люди не дураки: они прекрасно понимали, каким образом были нажито состояние Дельгадо. Так что все действительно очень просто. Предложение Фабиана гарантировало дальнейшее процветание винодельням. Мое согласие в рождественский вечер обеляло репутацию Дельгадо.

Но прежде наши отношения успели приобрести совершенно извращенную изнанку. На публике мы блестяще играли свои партии возлюбленных, а тет-а-тет уживались, как заклятые враги на необитаемом острове, которые не убили друг друга лишь из страха одиночества.

Первый год был самым простым. Мы заканчивали школу, он в Барселоне, я в Алтее, жили с родителями и виделись по праздникам и выходным. Это был длинный и странный год, в течение которого семья Фабиана подавила мое «я» настолько, что я стала стричься, как Клео, краситься, как Клео, и одеваться, как она, лишь бы мама не душила меня чувством долга перед Лурдес. Тогда же Фабиан практически перестал обращаться ко мне по имени. Он стал звать меня «дорогая», в точности как его мать.

На второй год, когда я поступила на маркетинг в бизнес-школу Шеллхаммера (по указке Клео, разумеется, ведь моя мама считала, что образование мне не так уж и нужно), мы с Фабианом стали вместе жить в пентхаусе отеля «Золотая пыль» в Марбелье со вторника по четверг. На оставшуюся часть недели он уезжал в Барселону. Тогда и началось наше увлечение ссорами.

Мы никогда друг на друга не кричали, не били посуду и не хлопали дверьми, чтобы не услышали посторонние. Мы вибрировали и клокотали, кружа друг против друга, словно рассерженные кошки. А потом кто-то из нас предпринимал попытку нападения. Да-да, ту самую. Мы доводили друг друга до такой трясучки, что снимали напряжение сексом. Признаю.

Мы никогда при этом не целовались, никогда не разговаривали после, не смотрели в глаза. Но нам обоим, безусловно, нравилась близость, пускай, она и случалась нечасто. Секс был злым, напористым и быстрым. В нашем постельном алфавите неизменно присутствовала буква «о», но «к» и «м» были слишком интимными для шлюхи и охотника за чужим статусом.

Мы остро реагировали на любую оплошность друг друга. Но временами я сама провоцировала Фабиана на ссору, ведь лишь тогда он забывался и рычал на меня «Кар-рла!» вместо своего тошнотворного «дорогая, дорогая, дорогая».

Он никогда не оскорблял меня, как личность. Никогда не шел на обострение первым. Фабиан был очень умен и наблюдателен. Тонкий ядовитый психолог, который прекрасно видел, как мое тело реагирует на его грубые, рваные ласки. И, если он хотел действительно меня взбесить, то просто... уходил от конфликта. Выключался. Становился обычным собой: тем, кто на публике зовет меня «дорогая» и следит за тем, чтобы мне было достаточно комфортно в его обществе.

Все изменилось в рождественскую ночь предложения. Мы приехали в гостиничный люкс, который сняли для нас родители, и не поссорились. А мы всегда ссорились после выхода в свет, это было нашей негласной традицией. Фабиан разделся, лег в постель и активно притворялся спящим, пока неудовлетворенная я возилась и вздыхала от раздражения.

Так наши ссоры с привилегиями благодаря Фабиану сошли на нет.

И тогда это произошло. Я начала скучать по напористым ласкам, по тихим перебранкам и попыткам переехать друг друга сарказмом. Ведь это было то единственное, что мы делали по своей воле, не вынося за пределы пентхауса. Да, это были ссоры, но они были нашими. Тем, о чем знали только я и он. В договоре это не было прописано, но мы делали. Потому что хотели.

Разумеется, никто из нас не давал и повода задуматься о чувствах. Но, как я ни старалась подавить их в своем сердце, они в нем остались. Их было не слышно за нашим рычанием, но теперь, когда мы практически друг с другом не говорили, они зазвучали по-новому. Я скучала по тому Фабиану, который являлся мне лишь наедине. Когда он расстегивал свой тесный футляр сноба, снимал с губ учтивую улыбку и принимался ворчать, язвить и дышать полной грудью.

Прежде меня никогда не волновало, что он делает с пятницы по понедельник. Я виделась с однокурсниками, гуляла, ходила на йогу и ела чуррос прямо в постели, что ужасно нервировало Фабиана со вторника по четверг.

Теперь же я мучилась от ревности. Я не сомневалась, что у него кто-то есть. Иной причины в его нежелании оставаться в пентхаусе и ссориться со мной по выходным я не находила. Он неизменно возвращался каждый вечер вторника, спокойный, уверенный и вкусно пахнущий своим дорогим парфюмом. Чинно мне улыбался и бросал какую-нибудь колкость, за которой больше ничего не следовало. Он больше нее расстегивал свой футляр.

А еще Фабиан никогда сам не дарил мне подарки, обещанные Дельгадо в качестве аванса Лурдес. Каждые три месяца на протяжении этих трех лет я исправно обнаруживала на прикроватном столике Cartier, Hermes, Tiffany, Bvlgary или Van Cleef, как бы безобразно себя не вела. Украшения были головокружительно красивы. Роскошны. Ни одно из них я даже не примерила. Они мне не принадлежали. Это были подарки не «для», а «за» меня. И раз в три месяца я проводила целую ночь в слезах, оплакивая свою прошлую жизнь.

Телефон урчит от полученного сообщения: кто бы сомневался.

«Я не травил твой завтрак. Могла бы и поесть, дорогая»

«Потеряла сознание от красоты своего платья», – печатаю в ответ.

«Слишком убийственно?»

«Но не достаточно, чтобы меня убить. Не мечтай», – отвечаю я и убираю телефон. Мне все равно, что он на это ответит.

Рядом со мной в очередной раз скрипит зубами мама. Я физически ощущаю ее непреодолимое желание на меня наорать. Но она упорно тащит это желание с собой в аэропорт, сажает между нами в частый самолет и везет до самого дома на Холмах. Как только за водителем закрывается входная дверь, и мы остаемся одни, шоу начинается.

– Карла Рейна Аурелио-Лурдес! Ты что себе позволяешь?! – напускается на меня мама. – Ты опозорила себя перед такими женщинами!

– Какими такими? – передразниваю ее я, снимая с себя тренч.

– Влиятельными, богатыми и образованными!

– А мне плевать. – Неожиданно вырывается у меня фраза, которую стоило сказать давным-давно. – Плевать на их влияние и интеллект! Я устала! Я не хочу замуж за этого сноба! Не хочу быть доброй и милой с женщиной, которая при любой возможности опускает мою самооценку! – кричу я, и меня уже не остановить. – Не хочу это цыганское платье и пионы! Не хочу притворяться и играть в ваши дурацкие игры! Не хочу быть результатом сделки!!!

– А чего ты хочешь? – спрашивает меня мама, но ответить не дает. – Хочешь быть нищей, как Ноэль? Носиться, как ошпаренная, хватаясь за любую возможность заработать?! Или ты хочешь жить на отшибе и наблюдать, как дело с многовековой историей разбирают на запчасти, как бизнес «Гарсиа Интерпрайзес»?! – со второго этажа высовывается папина голова, потревоженная нашими криками. Он уже завязал на пузике халат, чтобы вмешаться, но едва видит распаленные яростью мамины глаза, как тут же сдает назад. – Хочешь, чтобы винодельни Лурдес, в которых угощались вином испанские короли, пустили в массы, разводнили и стали продавать по пять евро за бутылку?! – мама, которая большую часть моей жизни решала конфликты одним только властным взором Лурдес, сейчас похожа на львицу, готовую выдрать глотку любому, кто поставит под удар наследие ее семьи, даже если этот любой – ее собственная дочь.

Она наступает на меня с каждым словом, и я замечаю, как ноги мои выползают из каблуков и начинают тихонько пятиться.

– Я растила тебя сильной, уверенной в себе женщиной, которая и мертвой не отдаст то, что принадлежит ей по праву! Никто не заставляет тебя любить Фабиана или его мать. Никто из женщин Лурдес еще не вышел замуж по любви. Винодельни пережили революции, перевороты, воины и фашизм. Каждая из нас делала то, что было на благо винодельням, это же сделаешь и ты! Сейчас от широты твоей улыбки зависит будущее целой династии. Или ты спасешь ее и войдешь в историю, или потеряешь, и ни один потомок Лурдес тебе этого не простит! Мы поим вином всю испанскую элиту, у тебя гордости не хватит все это потерять! Ты – Лурдес. В тебе течет не кровь а вино! Спрошу еще раз. Чего ты хочешь?!

– Немного передохнуть, чтобы быть к выходным бодрой и свежей на радость своему жениху. – Тихо отвечаю я.

– Молодец! – рявкает мама, разворачивается на каблуках и с видом полководца марширует на кухню.

Как же легко мной управлять. Я всю жизнь так гордилась своей «породистостью», своей принадлежностью к винной династии Лурдес, что теперь эти грабли снова и снова лупят меня по лицу. Мне даже наступать на них не требуется.

О заключенном договоре с Клеопатрой Дельгадо, мама сообщила мне со спокойствием королевской кобры, гипнотизирующей свою жертву.

«Фабиан тебя не любит. Ты будешь послушной и милой невестой, потому что иначе винодельни уйдут с молотка. Ты восемнадцать лет жила в свое удовольствие, пришла пора платить по счетам».

Так что Лурдес просто взяли и присосались к чужим деньгам. Как прежде к деньгам Аурелио. Винодельни не являлись акционерным обществом, так что довольно внушительный источник откачки денег с биржи был для них недоступен. Поэтому раз в поколение (когда подрастала новая дочь), заключался брак по расчету, призванный озолотить все еще элитное, но уже совершенно нищее вино.

Поднимаюсь в свою спальню и первым же делом выбираюсь из синего футляра. Белье липнет к потному телу, но я падаю на кровать, даже не потрудившись одеться.

Мама отправилась праздновать свою очередную победу надо мной в гольф-клуб, а бедный папа наверняка нос из своего кабинета не высунет, пока не уляжется пыль от только что прокатившегося торнадо.

Делать мне совершенно нечего. Хм. Впервые за несколько лет никто и ничего от меня не ждет. Я никому. Ничего. Не должна. До субботы! Целых два с половиной дня!

Обдумывая, как бы получше распорядиться своей нежданной свободой, листаю ленту Инстаграма. Мои однокурсники отмечают успешную защиту проектов по маркетингу, бывшие одноклассники – кто где: на учебе, замужем, на море или работе. Кто-то тщательно документирует все свои действия, выкладывая сторис пачками, а кто-то скрытничает, пока не родит или не сменит пол. Сама я тоже хороша, презентую свою золотую клетку так старательно, что подписчиков у меня больше, чем у проката катамаранов в летний сезон.

Изучаю последнее фото Лукаса из медицинской школы Гарварда. Да-да. Кто бы мог подумать. Этот дурак кривляется даже на фото рядом с деканом, который награждает его за победу в учебных клинических испытаниях. Разглядываю девицу справа от него. Мне кажется, или он обнимает ее свободной рукой? Не разобрать...

Перехожу в его профиль, чтобы поискать там следы присутствия этой дамочки. Ну конечно, вот она, на рождественской вечеринке в баре, смотрит, как Лукас на переднем плане закидывается текилой. Он что, набил тату на бицепсе? Какая безвкусица! Мне плохо видно, приближаю фото и...

– Ч-ч-черт! – я случайно поставила лайк. – Черт возьми, черт!

Что же делать? Быстро убрать? А если уведомление уже высветилось у него на экране? Или оставить и сделать вид, что этот случай не из ряда вон? Конечно, не из ряда, я просто сидела и вдруг решила поставить лайк на фото шестимесячной давности.

Свободное время как-то плохо на меня влияет. Какая разница, что он подумает, это же Лукас. Да, сейчас мы не общаемся, но ведь раньше он был таким дураком. Вряд ли сейчас это изменилось.

Лайк остается, а я переодеваюсь в спортивную форму, чтобы отправиться на вечернюю пробежку. Странная затея, учитывая, что бег я никогда не любила, а сил у меня хватает лишь на пару километров.

Поднимаюсь по холмам на самый верх и по пути, видно, оставляю одно легкое, потому что валюсь на траву, совершенно выбившись из сил. Я хотела потянуться, вспомнить приятную ноющую боль в мышцах, но вместо этого лежу, раскинув руки, и гляжу на темно-синее закатное небо. Одна за другой зажигаются звезды, а я и не вспомню, когда лежала вот так под ними последний раз.

Достаю телефон и делаю селфи. Минимум макияжа, завившиеся от влажности прядки у лица, раскрасневшиеся щеки, довольная улыбка и спортивный топ вместо бюстгальтера от La Perla. Выкладываю фото в сторис и прицепляю геолокацию. Не успеваю решить, удалить его или оставить, как приходит новое уведомление: Лукас прислал мне эмодзи-сердечко.

«Ты свой лайк у меня на странице забыла, вот, возвращаю», – приходит следом сообщение.

«Я была не в себе, спасибо», – печатаю в ответ.

«Ты знала, что каждую секунду один процент населения Земли мертвецки пьян. Признавайся, это ты помогаешь статистике?»

Я фыркаю и в голос хохочу. Как был, так и остался кучерявым дураком.

«Ты сейчас смеешься?», – пишет Лукас, не дождавшись моего ответа.

«Да».

«Это главное», – отвечает он.

«Ты что на Холмах?! Готовишь тело в дело?», – спрашивает следом, посмотрев мои сторис, и присылает эмодзи-невесту и кольцо.

Хихикаю и отправляю ему хэштег «happy_bride». В ответ мне прилетает эмодзи-тошнотик. Я и забыла, как весело с ним переписываться. Раньше мама даже думала, что ее дочь с ума сошла, когда я начинала вот так фыркать и смеяться в полнейшей тишине.

Но Лукас берет и все портит.

«Хочешь знать, о чем я думаю?»

«Ты умеешь?», – отшучиваюсь я, уже шагая по тропе в сторону дома. А он берет и отправляет мне в ответ эмодзи двух полосатых рыбок.

Я спотыкаюсь и едва не лечу с Холма кувырком. Оборачиваюсь по сторонам, нет ли свидетелей, и быстро удаляю его последнее сообщение, словно это провокационное фото или шантаж.

Новые мамины подушки на террасу с узором из полосатых рыб.

Карла. Тогда

Браслет от Graff сидит на моем запястье, точно наручник. Только что подслушанный разговор в гостиной не идет у меня из головы. Я плачу и даже этого не замечаю. Все, что я знала и имела час назад, я потеряла.

Фабиан никогда не оступится. Ведь это все его план.

Он никогда меня не любил. Теперь мне понятно, почему в свое время он так легко переключился с Ноэль на меня. Деньги в семью принесет Каетано, значит он добудет статус.

Еще обиднее от того, что я любила Фабиана совершенно искренне и теперь должна была перестать.

Засыпающее море ластится прямо у моих ног. Я сижу к остывшей воде так близко, что волна посильнее промочит меня насквозь. Откупоренная бутылка игристого воткнута в холодный песок рядом со мной. Обычно с другой стороны от нее сидела Эль, сейчас – пустота. Кожей я ощущаю дыхание надвигающейся из-за горизонта зимы. Тусклые приглушенные краски вокруг как нельзя лучше передают мое душевное состояние.

Сегодня удивительно спокойный и безветренный вечер. Ноэль бы пошутила, предложив проплыть до буйков и обратно. Но ее нет.

– Каждые семь минут кто-то на планете зарабатывает растяжение бицепса бедра во время занятий гимнастикой. – Сообщает Лукас, взявшийся из ниоткуда. – Никого из «Львиц» не довела сегодня, Карлита?

Я изображаю кислую улыбку и снова отворачиваюсь к морю. Лукас опускается на песок и делает большой глоток из горла моей бутылки.

– У яков розовое молоко.

– Кто такой Яков? – рассеянно бросаю я.

– Як. Это бык, ну, знаешь, муж коровы.

– Лу-Лу, – грустно усмехаюсь я. – Ты дурак?

– Возможно. – Соглашается он, сделав очередной слишком большой глоток, так что я отнимаю у него бутылку. – Но ты же улыбнулась.

Отвожу глаза от моря и гляжу на Лукаса в упор. На нем – бесформенная черная толстовка, скрывающая атлетичные плечи и узкие джинсы, обтягивающие мощные икры футболиста. Капюшон придавливает шапку кудрей, которые он сегодня не убрал со лба резинкой. Смешливые карие глаза внимательно смотрят на меня в ответ. Скулы такие острые, будто расчерчены по линейке, а пухлые губы, которые вечно заглатывают углеводы, приоткрыты и готовы исторгнуть очередную глупость.

– Так смотришь, будто слопать меня хочешь. Любименький Фаби недостаточно сытно тебя накормил? Можем заказать пиццу. Я знаю ресторан, который доставляет прямо на берег.

Я издаю судорожный смешок а потом снова начинаю плакать. Обычно Лукас ловит панические атаки от наших с Ноэль слез, но сейчас я застаю его врасплох. Ведь я булькаю и всхлипываю в голос, пока дыхание не перехватывает и я не начинаю рыдать, уткнувшись лицом в свои коленки.

Чувствую, как он обнимает меня крепко-крепко, и тепло его тела окутывает меня со всех сторон.

– Как же мне одиноко и пусто! – вою я в его объятия и не могу успокоиться.

– Карла, ты не одна. У тебя есть Фабиан.

Да. Он же ничегошеньки не знает... ему никто не рассказал.

Я всхлипываю и мотаю головой.

– Это меня не утешает!

– Хорошо, ладно. У тебя есть я. И, если разобраться, я даже лучше Фабиана, хоть у нас и не принято осуждать чужой выбор. Он не умеет шутить, а над моими шутками ты смеешься как минимум из жалости. Но знаешь, Карлита, мне этого вполне достаточно. – Уже тише продолжает Лукас. – Если я смог тебя рассмешить, значит, я не зря выставил себя дураком. И если понадобится, я готов шутить для тебя до тех пор, пока меня не сморит старческий маразм.

Я уже не плачу. Прячусь в его руках, в полной мере осознавая догадку, которая меня только что пронзила. Поднимаю на него зареванные глаза и гляжу с лукавым упреком.

– А что потом?

– Потом я буду отжигать уже на большой сцене. – Усмехается он. Нет, нет, Лукас, не получится.

– Ты на меня запал, Лу-Лу. – Торжественно заявляю я.

Улыбка сползает с его лица, а руки вокруг моего тела и не думают ослабить хватку. Наши лица бывали друг к другу и поближе, когда я выщипывала ему брови, к примеру, но в такой близости мы не были еще никогда. Я гипнотизирую взглядом его губы в ожидании ответа, а сердце грохочет где-то в районе матки.

– Да. – Признается он, и я с шумом выталкиваю носом скопившийся в легких воздух. – Уверен, это не смертельно, и ты сможешь с этим жить. Вдыхай. – Спустя пару минут молчания добавляет Лукас, разжимая объятия.

Он провожает меня домой и по привычке целует в щеку на прощание, разве что чуть дольше чем обычно задерживает губы на моей коже.

Мотыльки летят на огонь. Они знают, что он смертелен, но летят на заманчивый свет и черным пеплом пускаются дальше по ветру. Стоило Лукасу признаться в своих чувствах, как я тут же пустилась в анализ последних пятнадцати лет нашей жизни и пришла к странному выводу.

Лукас никогда не был просто дураком, он был умным сексуальным дураком, хоть и старательно скрывал эти качества. С меня либо сняли розовые очки, либо наоборот их надели, потому что я стала постоянно думать о нем и о себе рядом с ним.

А как он целуется? Какие у него губы? Какой он, когда не дурит, как проклятый? Всего на секундочку я позволяла себе представить его обнаженным, но не так, в детстве, когда мы с Ноэль забегали к нему ванну, выключали свет и воровали полотенце, а по-настоящему: когда видна каждая мышца. Щеки вспыхивали румянцем, и я кусала себя за губу.

Это здорово отвлекало от гнетущих мыслей о будущем со лгуном Фабианом. Его-то рядом не было. Он покорял бизнес-школу в Барселоне. А Лукас рядом был. И покорял меня. Занимал все мои мысли. Мешал сосредоточиться. Благодаря ему я снова чувствовала себя желанной. Преданное Фабианом сердце переставало кровоточить, когда Лукас смотрел на меня, как на самую красивую девушку во Вселенной.

Первый секс случился в феврале сразу же после первого поцелуя: мы просто не смогли вовремя остановиться. И Фабиан сам в этом виноват. Нужно было соглашаться, когда я звала его с собой на традиционный Марди-Гра в Барселоне. Учитывая, что Фабиан там и жил, ему стоило лишь одеться и выйти из дома, но он посчитал, что эти гуляния ниже его достоинства. Лукас так не думал, и на утро мы проснулись в одной постели.

Следующие четыре раза последовали в марте, когда мои родители гостили в Риохе у Великой тети. Лукас приходил ко мне делать уроки, но вместо эконометрических формул мы изучали тела друг друга.

Меня будоражило от мысли, что я делала что-то родителям назло. Делала то, что хотела я, а не они. Лукас не знал, что был тем единственным и неприкосновенным, на кого не покушались ни Лурдес, ни Дельгадо. Из раза в раз он поджигал внутри меня огонь, который гасила Клеопатра своей критикой и планами на мою дальнейшую жизнь.

Но в апреле Лукас очнулся: я все еще не ушла от Фабиана и не объяснила причины. Ни того, ни другого я сделать не могла. Боялась мамы и последствий.

Лукас с головой погрузился в учебу и подготовку к поступлению в Гарвард. А я впервые сделала стрижку, как у Клео. Огонь во мне потух, и больше никто его не раздувал.

Сейчас середина августа и это мой последний вечер на Холмах. Уже завтра я уеду в Марбелью, но не в студенческое общежитие бизнес-школы Шеллхаммера, а в пентхаус отеля сети «Делинтерпрайзес». В мою личную золотую клетку.

Родители отправились ужинать в ресторан, а я закопалась в своем шкафу, продемонстрировав нулевую готовность к отъезду.

На самом деле, мне был просто необходим этот вечер. Я хотела провести его по своим правилам: диван, «Холостячка» и пицца. Несколько часов для меня одной, просто Карлы, не Лурдес и не Дельгадо. Без блеска и роскоши. Без соответствия чужим ожиданиям.

Услышав звонок в дверь, накидываю поверх тонкого платья кардиган и несусь открывать. Надеюсь, это пиццу привезли.

– Лукас? – я удивленно вскидываю брови.

– Приветик, бубонная чума! – улыбается он, кивая в сторону шерстяных шариков на моем кардигане, и протискивается в дом мимо меня. – Где Марта? Я принес ей салат, а тебе – пасту с морепродуктами.

– Ты заделался доставщиком еды? Марта уже ушла.

– А ты заделалась лгунишкой? Мы с родителями ужинали в «Серене», когда туда прикатили твои. По слухам, у тебя чемоданы не собраны.

– Меня от этого тошнит. – В сердцах бросаю я.

– От чего, Карлита? – Лукас уже притащил крафтовый пакет на застекленную террасу, врубил там свет и в целом чувствует себя, как дома. – О! Твоя мама купила новые подушки? – похлопывает по ним рукой и поднимается с софы, чтобы получше рассмотреть. – Стильные рыбки, в полосочку.

– От моей жизни.  – Цежу я, кутаясь в полы своего кардигана. – Лукас, меня тошнит от того, что в моих жилах течет не кровь а вино!

Жар приливает к щекам, а влага обжигает нижние веки. Такой забитой и жалкой я не чувствовала себя уже очень давно. У меня есть все. Кроме свободы и права быть самой собой.

– Эй...  – Лукас оставляет подушки, парой шагов стирает расстояние между нами и притягивает к себе на грудь. Большая ладонь накрывает мою щеку, приподнимая голову, чтобы наши взгляды встретились. Серьезен и решителен, как никогда. Сердце в моей груди вздрагивает, и я забываю, как нужно дышать. Он не шутит сейчас. Он говорит глазами, и я читаю в них все, что хотела бы слышать от того, кто должен на мне жениться: «ты нужна мне, ты важна для меня, ты бесценна».

Робко киваю и неуверенно улыбаюсь в ответ.

– Я хочу, чтобы ты это сказала. В последний раз. – Тихо произносит Лукас, поглаживая меня по щеке большим пальцем, и от хрипоты в его голосе у меня начинает сосать под ложечкой.

– Что «это»? – шепчу я, а тело само поднимается на носочки, чтобы оказаться ближе к его губам.

– Что хочешь.

– Поцелуй же меня, Лукас, не будь дураком...

Он коротко улыбается, а я закрываю глаза. Его пухлые губы мягкие и умелые, они обжигают каждую клеточку моей кожи, потому что мы очень быстро уходим от простых поцелуев к действиям. Я зарываюсь пальцами в его кудри, слегка оттягивая, а он тихо выдыхает в изгиб моей шеи и легонько прикусывает нежную кожу, срывая мой первый стон.

– Карла, я хочу тебя. Останови меня, или я за себя не отвечаю. Без шуток. – Шепчет он, когда наши губы встречаются вновь. Толкаю его на подушки с полосатыми рыбами и, гипнотизируя взглядом, снимаю с себя кардиган.

Я знаю, что когда вновь окажусь в его руках, он немедленно расстегнет мое платье, его руки коснутся моей разгоряченной кожи, будут ласкать, обнимать и доставлять удовольствие. Лукас расстегнет брюки, а я стащу с него джемпер. Пробегу пальцами по упругому прессу и дальше по взлетно-посадочной полосе из косых мышц. Прижмусь к нему кожа к коже. Мы пойдем до конца.

– Люби меня, Лукас, пожалуйста, люби. В последний раз, сегодня. Потому что завтра не существует.

💙

Не забудьте подписаться на мой телеграмм-канал Krauze's Base! Там так много визуала, красоты и жизненных историй, вы не пожалеете!

💙