Вы испытывали когда-либо чувство, называемое «опустошением»? Ведь, чтобы почувствовать его, проникнуться полностью — нужно совсем отчаяться, разочароваться в жизни.

Что же значит опустошение? Для многих это лишь слово. Люди парируют, говоря, что опустошены, пытаясь привлечь к себе внимания. Ведь есть и люди, для которых опустошение — главный кошмар. Ведь каково это — рыдать впустую? Не чувствовать боли и кричать в пустоту, потому что тебя поглощает непонимание и одиночество? Каково это — думать и осознавать то, что ты — пустое место? Чтобы звучало «зря я тебя родила, вырастила», «я тебя ненавижу. Больше жизни», «ты — ничтожество». Каково же это — слышать это от вроде родного человека? Это как ножом. Только ещё больнее. После этого легко доказать, что психологическое давление сильнее физического. Боль, которая нас полностью оккупирует. Это не удар либо пощёчина. Это хуже. Боль в груди, недостаток воздуха, ком в горле и плач в запертой ванной комнате, ведь нет больше мест, где можно почувствовать долгожданное одиночество и спокойствие. Каково это — запираться там каждый раз, когда нужен кто-то под рукой? Но под рукой оказывается лишь зеркало, куда ты смотришь с ненавистным, жалостливым взглядом, когда тебя переполняет отвращение и ты захлёбываешься в своих же слезах от ненависти к себе, которую тебе привили совсем недавно. «Я тебя родила нормальной. Ты стала посмешищем. Ты мне больше не дочь». Разве эти слова не ироничны?

Каково это — в итоге чувствовать боль? Физическая боль даёт возможность психологической встать на престол, ведь нет ничего ужасней рыдать в пустоту. Делать то, что Дженни делает иногда. Прокручивает в голове бессмысленные тексты с призывом о помощи, при этом никогда не прося. Каково это — впервые в жизни сказать «мне снятся кошмары», сказать то, чего так боишься. Каково это — пять лет быть грёбанной истеричкой, имеющей панические атаки, только чувствуя разгар скандала с родителями и страх. Вечный страх родителей. Когда никто не знает, что он у тебя есть, не обращают внимания, забывают, что ты лишь подросток, что твои нервы не железные и ты натерпелся из-за жестокого физического и психологического насилия. Дойти до того пика, когда нет ничего, что бы тебя радовало, потому что ты морально опустошён.

Каково это — жить в страхе, снова слыша слёзы, ор, смотря на противные тебе лица вроде родных по крови тебе людей. Они тебе так отвратительны в этот момент. Для чего ты в итоге существуешь? Для кого? Когда собственный отец использует тебя в качестве проверки дури. Разве это не повод задуматься об окончании всего?

Почему, когда тебе нужна поддержка после морального опустошения, ты словно парализован? У Дженни есть единственная поддержка — Намджун. Если бы не он, то она был давно рассчиталась с этой жизнью. Она и правда ненавидит жизнь. Безумно. Даже слишком. Чаша опустошения давно вытекает. И вытекают из неё слёзы и потерянные нервные клетки. При всём этом каково это, после чувствовать физическую боль? Из-за всё тех же родных людей после случившегося она не может с кем-либо говорить, общаться, находиться в одном помещении, комнате, мире. Так противно их нахождение рядом, родство с ними, что болит в висках, ведь челюсть чересчур сильно сомкнута. А желваки слишком явны в этом моменте? «Зачем вы так со мной поступаете?», «За что мне всё это?», «Как мне жить дальше?» Как перестать задавать себе эти никчёмные вопросы? Хочется просто исчезнуть на время и не появляться.

Намджун оповещает о встрече с адвокатом и детективом. Сегодняшний день — сплошной кошмар.

Это случается. В намджунов кабинет проходят два мужчины среднего возраста. Оба опрятные, серьёзные. Это пугает. Предвкушение разговора, эти подробности. Всё то, что она скрывала, сейчас выйдет наружу. Как прийти в себя после всего случившегося? Забыть и идти дальше... Это кажется нереальным. Она слегка кланяется, когда двое садятся напротив неё, пытаясь начать этот злосчастный разговор. Лицо одного морщинисто, высокомерно. Другой слегка полный, более улыбчивый. Кажется, это помощник.

— Ким Дженни, я — журналист Чхве. Прошу вас рассказать нам о том, что случилось в вашей семье, все подробности, которые вы можете дать о своих родителях, чтобы мы побыстрее закончили. Я бы сказал, что мне жаль вашей утраты, но думаю, что это было к лучшему, — мужчина слишком разговорчив, надоедлив. До мозга костей. Её перекручивает от одной мысли о смерти отца, а он говорит ей это. Его лицо неуязвимо, пофигистично. Ей хочется молчать. Прошлые привычки возвращаются. Она громко стучит ногой по полу, а глаза бегают по кабинету.

— Не давите на неё. У Дженни есть полное право отложить разговор, спешка ни к чему, — Джун сразу вступается за девушку. Это должно облегчить задачу Ким, но она словно не дышит. Сердце в её груди сжимается до боли, истерично бьётся, ноет. В голове лишь одна мысль: «Намджун, помоги». Немой взгляд, пустые глаза, смотрящие на терапевта. Тот обещал выполнить любую её просьбу, если она справится со всем сегодня. Он знал, что должно случиться, поэтому сначала долго думал, лишь позже согласившись. Этот день нужно пережить. Они справятся. Дженни находит в себе силы и начинает ненавистный разговор.

— Это началось пять лет назад, — её голос дрожит. Глазами пытается найти своё успокоение, помощь. Она это получает. Лёгкая дрожь проходится по всему телу. Руки холодеют, а тело внутри словно горит. Она эгоистична. Эгоистична, раз попросила Намджуна сделать именно это. Но она бы не справилась. Её душит тишина. Но его глаза. Они спасают. Брюнетка несколько раз моргает, наблюдая за его обеспокоенным взглядом. О нет. Её, кажется, крутит. Он не должен волноваться. Сожаление о своих словах расплывается по всему телу так, что по её костлявой спине спишь бегут мурашки.

/Flashback/

— У тебя всё ещё болит голова? Нужно снова перевязать бинт? — тихо интересуется Джун, поправляя очки на переносице. Наблюдает за её пустым выражением лица. Пугает.

— Трещит неимоверно. Будто мозг взорвётся. Это нормально?

— Удар был сильным, поэтому болеть будет ещё пару дней. Потерпи немного. Я дам обезболивающее, но несильное. Особо не поможет.

— А почему не сильное? Я вряд ли смогу вытерпеть. Может, дадите антид... — не успевает она договорить, как слышится истерический голос терапевта.

— Нет! То есть тебе он не нужен. Это слишком сильное лекарство, ты же знаешь, — выкручивается. Часто дышит. Её в любой момент могут увезти, даже если у него и был опыт, в качестве нарколога, полного права на неё лечение у него нет. Поэтому скоро ему придётся принимать более серьёзные меры.

— Верно, простите, — стыдливо опускает голову, истерично сжимая и разжимая кулак.

— Ты готова к завтрашнему дню? — аккуратно начинает терапевт.

— Нет.

— Ты справишься. Я верю в тебя. Если есть что-то, что я могу сделать, только скажи, — он пытается как может. Лезет из кожи вон. Но он обязан помочь ей. Так он считает. Дженни долго думает, молчит. Все это время думая о нем. Всё никак не выходит из головы этот взгляд: суета, страх, теплота. Всё это вперемешку. Поразительно.

— Вы правда сможете это сделать? — она поднимает на него свой взгляд. Он пугает. Сердце Намджуна обливается кровью. Снова.

— Сделать что?

— Привести Чонгука на интервью, — так легкомысленно, но звучит необычайно для неё. Словно за гранью реальности. Намджун впадает в ступор. Он не имеет права по чужому указанию распоряжаться пациентом как угодно. Это не правильно. Но есть и обратная сторона. Когда он вспоминает их взгляды. То, как Чонгук успокоился в руках Дженни и как смог побороть себя изнутри. Терапевт уж слишком долго этого добивался.

— Я не знаю, Дженни, — он правда не знает. Его окутывает сомнение от последствий. Состояния Дженни не избежать. Сможет ли Чонгук смотреть на это?

— Да, вы правы. Я сморозила чепуху, — Намджун должен подумать. Ему нужно время и запасные нервные клетки, потому что, кажется, его потихоньку его покидают.

/End flashback/

Сейчас она видит его, стоящего рядом с Намджуном. Эта огромная рубашка спадает с его хрупких плеч, оголяя тонкие ключицы. Вся та же длинная чёлка, перекрывающая его взгляд. Специально, чтобы взглянуть на неё, он рукой приподнимает тёмные, шелковистые волосы, заглядывая в её, такие же тёмные, пустые глаза. Сейчас словно есть лишь они. Не важно, что детектив ждёт. Важно лишь то, что они рядом. Он кажется таким беззащитным, но в то же время нет сожаления в глазах. Жалости либо сожаления от прибывания здесь. Лишь теплота и обеспокоенность. Парень единожды моргает. Долго, смазано, сразу опустив руку со лба, продолжая наблюдать за ней, исследуя. Она жалеет об этом желании. Ведь дышать становится ещё тяжелее от лишь одного воссоединения их глаз. Она не готова всё рассказывать. Сейчас ещё один человек узнает о её тёмном прошлом. Лишь на секунду приходит осознание ситуации, в которой она находится. Она выглядит ущербно, жалко. Дженни не позволит. Не позволит так о себе думать. После всего унижения.

«Я честен, только когда идёт дождь.
Если я правильно рассчитал, гром грянет,
Когда я открою свой рот.
Я хочу сказать тебе, но не знаю, как».

— Это началось пять лет назад, — она берёт себя в руки. Через силу повторяет то, что начинает. Журналист включает запись, которую после использует для новостей, а может и суд ее увидит, — С двенадцати лет я подвергалась насилию в семье, но никогда об этом не говорила. Я редко посещала школу, потому что на моём теле всегда были отпечатки избиений, синяки либо кровь. Я боялась... Боялась, что меня высмеют. Не помогут, а ещё больше загонят в угол. Всё это время я терпела, — голос дрожит. Кажется, она вот-вот заплачет от беспомощности. — Дурь в нашем доме появилась относительно недавно. Я бы давно подала заявление, но каждое моё движение было под контролем родителей. Я просто не могла. Меня грозились убить, а когда я пыталась покончить со всем сама, меня возвращали к жизни и снова избивали, — одинокая слеза скатывается по белоснежной, побитой щеке девушки. — Полгода назад они подсели. И пару раз использовали меня в качестве своего эксперимента для проверки подлинности товара. Первый раз — месяц назад, а второй — неделю, — её руки не на шутку трясутся. Намджун вздрагивает. — Я здесь нахожусь лишь три дня. Я бы давно со всем покончила, если бы не Намджун. Он помог мне. Он был единственным, кто слушал меня, помогал, был рядом. Эти три дня меня потихоньку убивают. Это долго случится совсем скоро, я это знаю, — всхлипывает, опуская голову. Намджун еле сдерживает себя, словно прямо сейчас возьмёт Дженни, окутывая в крепкие объятия, которые она никогда не получала. Но он не может.

Глаза Чонгука расширены. Она не может в них посмотреть. Ей страшно. По его телу бежит холодок от её слов, поникшего, хриплого голоса. Губа трясётся, а руки Чонгук сжаты в кулаки. Он сдерживает себя. Ему кажется, что сейчас он обязан что-то сделать. Но под рукой ничего нет. Нет его скетчбука, карандаша. Потом приходит осознание, что здесь он нужен больше. Борется с собой изнутри. Ему плохо. Руки слишком сильно сжаты, до выпирания вен, бурления крови. Иногда люди буквально влюбляются в свою боль, так, что не могут её бросить. Дженни готова отдать себя всю, колоть боль в вены, втирать боль в десна, лишь бы не ощущать того, что случается дальше.

Этот день должен был быть отвратительным. Но Дженни не думала, что настолько. Сейчас цифры «13:45» все крутятся в голове. Сейчас ей ужасно плохо. До боли в костях. В прямом смысле. Опять. Снова это случается с ней.

Её пронзает невыносимая боль во всем теле. Ломка костей. Словно кто-то снова пытается сломить её, но на этот раз ещё хуже, жёстче, не щадяще. Убийственно.

Мощнейшие боли в мышцах, суставах. Её ломает пополам. Вспоминаются те случаи в жизни, когда она испытывала страх, сильный страх. Словно падаешь с края бездны и прыгаешь с огромной высоты. Словно ты задыхаешься под водой, не в силах выбраться наружу. Сложи их вместе — защемление паха, пронзительные вопли от острой боли в желудке — и почувствуй их все сразу, час за часом и день за днём. Затем подумай обо всех перенесённых тобой душевных муках — смерть любимого человека, избиения. Сейчас она чувствует всё это. Одновременно.

Ломка — это жизнь с содранной кожей.

Атака беспокойства на незащищённое сознание, мозг без естественных эндорфинов превращают человека в безумца. Словно сумасшествие нападает на неё. Безумие — это настолько жестоко и ужасно. Некоторые долго борются за жизнь во время этого процесса. И когда приходит это временное помешательство и человек попадает в невыносимый мир, где живёт словно с содранной кожей, он совершает преступления.

Намджун срывается с места, быстро подходя к девушке. Его трясёт. Горящий пот стекает по лбу, а страх. Он поглощает. Он понимает, что это начинается, как только она замолкает, а голос садится на несколько тонов, появляется её прерывистое дыхание. Она словно задыхается. Детектив и адвокат суетятся. Намджун бегло говорит им уйти и больше её не допрашивать. Вряд ли она сможет сказать что-то ещё. Мужчины поспешно уходят, пока Чонгук остаётся всё там же. Его желваки расслабились, а зубы трещат. Он дрожит. Но не из-за своего расстройства. От страха. Страха потерять её. Раньше он никогда не видел человеческую ломку. Но сейчас его будоражит. Такого беспокойства и ужаса за чужую жизнь он не испытывает давно. Он привык думать о себе, привлекать внимание окружающих. А сейчас всё по-другому.

Он необдуманно подбегает к девушке и Намджуну, который истерично пытается найти подходящее лекарство, дабы хоть как-то снизить её боль. Подходит, берёт за руку. Она ледяная. Он не лучше, но всё равно пытается хоть как-то дать ей своё тепло. Чувствует, как ее трясёт, словно осиновый лист. Как плечи вздрагивают, как белеет кожа и опускаются глаза. Ему очень страшно.

ххх

Если когда-нибудь застать человека в таком состоянии, то вряд ли этот образ забудется. А так хочется. Тревога, отчаяние, боль. Самое ужасное, что может чувствовать человек, сейчас перемешано. Чонгук застал этот момент. Находился с ней в эту секунду. В ту самую, в одно из сложнейших испытаний. Он был тут. Держал за руку, чувствовала её боль, пытался забрать её к себе. Слишком душевно, благородно. Сейчас она лежит в одиночестве, пока Чон приходит в себя, истерично вспоминая события вчерашнего дня. Надеясь на поправку сегодняшнего.