ххх

Его сердце разбито. Руки по локоть в крови. В порыве злости стена рядом кажется лучшим решением выплеснуть не ней всю свою злость. Грудь яростно поднимается и опускается. У него истерика...

[ранее]

Противная головная боль, тошнота и лёгкое только появившееся чувство спокойствия — всё в кучу смешано внутри.

Её отпустило, врать бесполезно. Это то, что она давно должна была сделать. Должна была сказать всё и идти дальше.

Больно отпускать прошлое, когда там осталось всё, чем ты жил.

Детство, прошлое — неизлечимо. Всё забрал у неё один случай.

Иногда прошлое помогает понять будущее, а иногда прошлое опасно. Оно убивает. Его не смоют океаны, не выдуют сильные ветры или пробьёт сильная молния — только человек, который заполнит твоё настоящее.

Человек умирает дважды, когда оказывается, что никому не нужен, и когда понимаешь, что для того, чтобы быть нужным, нет людей рядом.

У Дженни нет жизней. Она обе проиграла. Проиграла, не прося реванш, так чисто и быстро.

Сколько можно испытывать боль? По-зверски жалеть себя, а потом снова осознавать свою никчёмность. Изо дня в день она собирает себя по кускам, ища свои части в разных уголках, пытаясь не упустить ни единую.

Сколько ненужных мыслей. Так иронично. Кажется, она пыталась от них освободиться, а сейчас каждая мелочь возвращается.

Юнги спит в соседней комнате. Она так ему благодарна. Он был рядом в такую трудную минуту... Переварив это в голове, она выдавила еле заметную улыбку. Такая лицемерная.

Лицемерие — высшая форма ужаса на земле. Ты показываешь людям свою улыбку, а приходя домой, в истерике бьёшь подушку от своей беспомощности. Так херово.

У Юнги другая ситуация...

Его зависимость тем хороша, что ты не чувствуешь ничего, кроме блаженного опьянения, или прихода, или приятного насыщения. А по сравнению с другими чувствами и ощущениями, скажем, с печалью, яростью, страхом, тревогой, отчаянием и унынием — она вообще кажется чуть ли не оптимальным выбором. Он начал с одной, но прежде, чем он это понял — уже скурил целый блок.

Если ему так лучше, то можем ли мы его осуждать? Думаю, нет, ведь каждый ищет способ отвлечься — у Дженни это болезненная улыбка, выражающая лишь «я в порядке». Кавычки стоят тут так в тему. А у Юнги — сигарета.

Вроде способы заглушение боли такие разные, но осознание того, что они оба через это проходят — метафорично.

Встать с кровати очень тяжело. Ноги будто ватные, а голова наоборот — тяжела. Но Дженни находит в себе силы дойти до ванной комнаты и привести себя в порядок.

Вы когда-нибудь стояли около зеркала, пристально смотря в свои вроде родные глаза, и понимали, что они такие далёкие? Бывало ли у вас чувство, что вы смотрели в уже неродные глаза, как вы только что для себя решили, и они наполнялись такой противной вам жидкостью? Смотрели ли вы на себя, зверски рыдая, захлёбываясь в своих бестолковых слезах, осознавая свою жалкость?

Каждый божий день.

На этот раз пронесло. Внутренняя истерика длилась недолго, ведь дверь ванной скоро кто-то сломает своей настойчивостью и пыхтением.

Девушка еле собирается с мыслями и умывает красное, чуть опухшее лицо, пытаясь забыть вчерашний день, как ночной кошмар. Посмотрев в злостное зеркало, девушка снова улыбается. Это пугает. Пугает невероятно.

Она еле собирает волосы в хвост и собирается выйти из ванной, но сил нет. Не руки никак не могут нормально отворить замок и наконец выйти из этого места. Она иссякла. Сколько дней она нормально не ела? Нет, не так. Сколько недель, а может, месяцев? Это до жути пугает, ведь её тело всё отвергает и не даёт возможности организму развиваться и нормально функционировать.

«Нужно поесть прямо сейчас».

Еле как открыв несчастную дверь, она останавливается, больно врезается в грудь сонного парня.

— Ким, можно с утра поаккуратней? — Мин еле пыхтит себе под нос, скрываясь за дверьми ванной.

Джен особо не придаёт значения, наконец спустившись вниз. Мамы, как всегда, нет, а старшая Мин всё ещё спит.

Ей этого совсем не хочется, но она находит в себе силы приготовить и съесть что-то. Это дело тяжкое, но пора брать себя и свою жизнь в руки.

Пока она пытается доесть несчастный омлет, Юн уже умылся.

— Ты с таким отвращением ешь этот несчастный омлет, — парень садится рядом и начинает наблюдать, как та ковыряется в тарелке, еле пихая в себя мелкие порции жаренного яйца.

— Мне не хочется, — сейчас бы говорить о том, в чём она сама не разбирается.

— Так зачем ешь? Лучше не пихай в себя. Станет ещё хуже сейчас, — он не дурак. Совсем нет. Разве это не очевидно? Она ни разу нормально не пообедала за весь период проживания. Ему должно быть всё равно, но сильное желание помочь ей охватывает с ног до головы.

Неужели те чувства, которые он так долго прятал, выходят наружу?

— Как ты понял? — она не удивлена, не мечет всё вокруг и не истерит. Всё так спокойно. И опять эта пугающая улыбка, которой можно резать вены. Такая болезненно-наигранная. Это до жути пугает.

— Как тут не понять? — парень закатывает глаза, исподлобья поглядывая за Ким. — Мне только одно непонятно — как можно было довести себя так... ну довести себя до такого состояния. Тебя уже тошнит от вида еды. Ты же понимаешь, что так дальше идти не может? — брови брюнета нахмурены. Лицо не выражает ничего, но что-то внутри, кажется, с треском ломается при одном взгляде на эту особу. Что-то точно в ней есть. Только что?

— А зачем, по-твоему, я в себя сейчас пихаю? Дабы насладиться завтраком? — зверская ухмылка не покидает девичьи уста. — Не говори маме... — решив не доедать своё утреннее яйцо, девушка, тихо сказав последнюю фразу, скрывается за дверями кухни.

«Ты попытался».

ххх

Наша жизнь — это самое ценное, что может быть в целом мире. Она даётся не просто так. Каждый человек должен пройти мимо трудностей и найти своё счастье. Мы не должны тратить свои дни на слёзы, страдания. Мы не должны губить организм алкоголем, никотином, либо ещё хуже... Мы не имеем право никого осуждать, потому что никогда не оказывались и не окажемся на месте того или иного человека. Мы все проходим через трудности — каждый справляется с ними по-разному.

Этот мужчина долго боролся, но предпочёл губить себя вместо того, чтобы развиваться и делать свою семью счастливой. Его сын так несчастен, и виноват в этом только он. Его жена сейчас не рядом, и виноват опять же он. Он платится за то, что принял отнюдь не правильное решение.

Сейчас его тело потихоньку умирает.

Его нервные клетки, клетки мозга и желудка постепенно разлагались все эти годы... Человек должен быть безумно глупым, чтобы убить себя таким способом.

Алкогольный гепатит может развиться в течение пяти лет регулярного пития. Человек ощущает слабость, тошноту и боль в подреберье. Если вовремя не начать лечение алкогольной зависимости — токсические вещества разрушат орган и человек погибнет.

Он этого ожидал уже давно, его организм — живчик, раз так долго смог продержаться. Но больше всего стоит уделить время своему сыну, хоть малейшую секунду, ведь последние пять лет он был занят. Занят собой. Да, он — эгоист. Никто не спорит, но вряд ли кто-то когда-то полюбит этого мальчика так, как любил он до своей зависимости. С тринадцати лет, времени, когда ребёнок должен быть счастлив как никогда. Когда такие вещи, как отношения, друзья, развлечения — это всё, что должен испытать каждый. Но он предпочёл мучить своего ребёнка и жену. Это невыносимо. Сердце болит не только от токсичности. Моральная боль делает сильнее.

Когда договоры подписаны, а жизнь на исходе, то перед глазами проходит весь цикл — цикл его никчёмной жизни. Настолько никчёмной, что за последние годы он не может вспомнить ничего. Будто только что его память вычистили, а сердце выдернули из груди, похоронив надолго где-то глубоко в земле.

Последние вздохи. Обжигающая щеку одинокая слеза скатывается по морщинистому лицу. Он такой жалкий. Глаза исследуют комнату, перед глазами проскакивают счастливые моменты. Да, он — никчёмный, но до всего этого грех назвать его несчастным.

Детский смех, счастливые улыбки, чоканье бокалов и громкие посиделки. Всё сменилось на серость, безразличные лица и разбитые жизни. Перспектива не из самых приятных. Никто не виноват.

— Юнги-я, прости своего никчёмного отца, — хриплый голос эхом раздаётся по пустому дому. Слёзы текли ручьём, не переставая, а боли в животе не дают нормально вздохнуть. Это конец.

ххх

Джен сидит в комнате. Свет выключен, лишь настольная лампа освещает маленькую комнату. Тонкие худощавые руки держат шариковую ручку, пытаясь начеркать что-то в тетради. Последние штрихи. Она не уверена в себе. Ким не поэт, но всегда мечтала писать. В голове цитаты Геймана. Но перекрывает их низкий голос парня, который не покидает её со вчерашней ночи.

— Лучше жить в своё удовольствие, чем кончать с собой. Раз мы пошли по цитатам, скажу ту, которую запомнил навсегда, — глаза Юнги выглядят не лучше. Он вымотан своей восемнадцатилетней жизнью. Он молод, красив, умён, но что-то не позволяет ему быть счастливым. Когда он найдёт свой луч и проделает себе жизненный путь? Он пока сам не знает.

— Это...

— Винсент Ван Гог.

— Ван Гог... — в голову лезут различные картины: «Звёздная ночь», «Цветущий миндаль», «Череп с горящей сигаретой» и «Подсолнухи». Но она не знала, что кроме того, что он художник — у него есть серия книг в формате дневника. «Письма к брату Тео». Она не дочитала всё. Но то, что успела — однозначно её поразило. И нет, она не из-за Юнги читала, вы что. Это всего лишь подсказал её внутренний голос. Миленько.

«Одиночество достаточно большое несчастье, нечто вроде тюрьмы».

Почему всё в жизни так перекликается? А ведь теперь как выбросить это из головы? Мы так далеко ушли, а начали с прекрасных рук девушки. К чему я клоню? Стих. Она начинает стих. Выражает своё душевное состояние. Да, это не стихи всемирноизвестных писателей. Да, у неё хромают строфы. Но это пишет она.

Миндальные глазки перечитывают строки раз за разом. Строгое выражение не сходит с лица. Она сосредоточена. Поняв, что про себя читать не лучшее решение, она читает вслух:

«Тоска назревает
И, крепко держа,
Навечно окутывает в омуты сна.
Скука навеяла,
Сердце скрипит
И души не чает,
Видя сломанный вид.

И боль, и отчаяние
Витают во тьме,
Прописав навечно тоску на душе.
Сердце скулит,
Отчаяние душит,
И выбраться нужно отсюда хоть как,
Но одиночество губит
И с каждой секундой
Окутывает душу в безжизненный мрак».

Что-то однозначно не так, но она вымотана, поэтому придётся отложить его в дальний ящик, надеясь, что руки когда-нибудь возьмутся его отредактировать.

Она вздрагивает, услышав хлопки со стороны двери. Мин стоит со своим фирменным лицом, слегка ухмыляясь. Ему нравится. Он не видел такую ее сторону.

— Мин Юнги! До инфаркта довести хочешь, а? — Джен захлопывает блокнот, вставая с белоснежной кровати. Блокнот кладёт в верхнюю тумбу, наигранно громко захлопывая, показывая всем своим видом, что она сильно испугалась.

— Ну извини, я вообще приготовил поесть. Зашёл позвать тебя и услышал твоё создание, — голос кажется пофигистичным, но, на самом деле, он удивлён. Ему так же больно, ведь каждая строчка говорит о ней. О её переживаниях.

И опять это чувство.

— Можешь начинать, — она опускает голову, будто ребёнок, который провинился перед родителем. Юнги, не понимая, что она имеет в виду, отпихивает себя от дверного проёма, проходя в глубь комнаты, подходя фактически впритык.

— Начинать что?

— Высмеивать меня. Это же было ужасно. Как ты ещё продолжил слушать? — да уж, голос не наигран. Неуверенность в себе когда-нибудь её окончательно погубит.

Это смешно. Со стороны Юнги слышится истерических смех.

— Айгу, ты на самом деле не догоняешь или притворяешься? — закончив показушный смех, он серьёзнеет.

— Что?

— Мне... понравилось. Надеюсь, ты не бросишь это дело. У тебя хорошо идёт. Только стоит немного поменять стиль «Это тяжело слушать». Ну, это придёт, — по привычке парень лохматит волосы, почёсывая затылок.

«Ты чего такой добрый, Мин Юнги?»

— Серьёзно? — её глаза показывают, насколько она удивлена. Одновременно смущение то ли от его близости, то ли от слов, то ли от его тембра голоса, то ли от его рук, от которых она не может отвести свой взгляд. Её глаза будто приковали. Они такие красивые. Ее кисти невольно тянутся навстречу, но сразу убивая эту затею.

— Да. Теперь пошли есть. Я помогу тебе, — глаза исследуют комнату. Он озвучает то, что хотел сделать скрытно.

— Что? Что ты имеешь в виду?

«С чем он мне поможет?»

— А-а-а... это. Ты выберешься из этого состояния. Нет... мы выберемся. Я помогу тебе, а ты — мне. Ты конечно не обязана, но...

— Спасибо. Спасибо, Юнги, — глаза наполняются слезами. Он правда об этом думал? Приготовил поесть, пришёл сюда и сказал это. Это знак? Возможно.

«Какой знак, Дженни, уймись. Это всего лишь слова... тебе все так говорили. Но Юнги ведь не все?»

— Нет, нет, нет. Не смей даже заплакать, а то рамён и так солёный, не стоит слезами его солить ещё больше, — острит.

— Да, извини.

ххх

В конечном счёте Дженни не может ничего нормально поесть. Только после этого Юнги по-настоящему осознаёт — её стресс сильный. Зверски сильный. Настолько сильный, что организм отказывается от всей предложенной пищи. Это пугает.

Сейчас они сидят на диване, порознь, находясь в разных уголках. Смотрят очередную тупую дораму. Ну разве они все не слишком слащавые? Как может человек так быстро влюбиться? Сказать заветные «я люблю тебя»? А ведь уже к шестым сериям парочки встречаются. Да, ни Дженни, ни Юнги этого никогда не понять.

Парень мельком глядит на Ким. Она безразлично, брезгливо смотрит на телевизор. Ненависть к этим сериалам сильна. Чересчур. Там всё так сопливо и мило... это не в стиле Дженни. Ей бы подай что-то старое. Старые фильмы — отдельный вид искусства. Но это... это не то. Заметив, что та грустит, он неловко чешет затылок, начиная говорить то, о чём думает последние минут тридцать.

— С каждым днём ты будешь чувствовать себя лучше. Я обещаю. Я буду рядом, — так хочется произнести это. Но он оставит последнее в мыслях. На пока. Пусть гостят там.

— Что? — какой раз за последние часы она это говорит? Тупая дорама отходит на второй план, пока глаза расширяются от услышанного. Она тоже давно забывает о передаче, погрузившись в себя. Но это...

— Мне повторить? — он спокоен.

— Нет, — она быстро отворачивается, пряча горящие щёки. Боже, как стыдно. Возьми себя в руки, что ты вытворяешь?

Юнги рассматривает черты её лица. Она по-настоящему красива: ключицы, тонкие кисти, длинные прямые волосы. Волосы... Это то, во что он по-настоящему влюблён. Длинные, шелковистые, и эти серые концы. Это отдельная тема для разговора. Единственное, что не может не беспокоить — это её отторжение пищи. Он видел её рёбра. Выглядят устрашающе. Ему почему-то больно от этого. Поняв, что уже что-то долго смотрит на неё, резко поворачивает голову, хлопая глазками как ни в чем не бывало.

Повисает неловкая тишина. На телевизоре всё ещё играет эта несчастная дорама, а двое подростков спокойно сидят. Им не мешает эта тишина. Их будто совсем она не смущает, наоборот — им комфортно.

Чувства эфемерны, как бабочки. Мы не осознаём момента, когда влюбляемся. Сначала нам просто нравится общение друг с другом. Мы стараемся помочь, либо проявить инициативу в хороших действиях. Потом мы общаемся каждый день, ведь эта инициатива сблизила вас. Нужно ли продолжать? Наверно, нет. Всё уже очевидно.

ххх

Уже неделю они, как никогда, часто общаются. Это уже не «привет», «пока». У них бывают полноценные разговоры. Разве не стоит это ценить? Ценить то, что в трудную минуту они помогают друг другу. Хах, иронично.

Им удаётся поговорить насчёт того дня, который Дженни с такой невыносимой болью пытается забыть. Они говорят об этом, говорят настолько долго, что выматывают друг друга морально.

— Ты упорно делаешь всё ради достижения своей цели, ты едва ли не прыгаешь выше своей головы, чтобы получить нужный результат, и, поверь, он того стоит. Ты можешь приложить лишь малую часть усилий, можешь получить свою маленькую победу, но зато она будет твоей. Будет греть душу. Подталкивать тебя на совершение более отважных, «громких» поступков. Жизнь — Эверест, который тебе предстоит покорить.

Это говорит Юнги. И он прав. Она сможет. Но нужно время. Её саму тошнит от этого оправдания, но другого выхода нет.

На удивление, Юн рассказывает, что в детстве увлекался искусством. В голове снова тот диалог, когда ей впервые посчастливилось увидеть его другую сторону. Его любимая картина — «Череп с горящей сигаретой». А ведь она знает. Это очевидно.

Мин с Дженни долго обсуждают живопись. Кто мог бы подумать, что человек может так быстро заставить тебя что-то полюбить. Она поддаётся суггестии. Читать истории о его картинах, сложности, через которые проходит каждый художник — феерично.

— Самого Ван Гога зачастую считали критиком курения, хотя он оставался страстным курильщиком вплоть до своей смерти, — вовлечённо рассказывает Юн. Дженни завороженно наблюдает за ним, пока тот облизывал губы, которые слегка потрескались, ведь он только пришёл, до этого эйфорично докуривая сигарету. Как во время разговора разминал пальцы и даже как трепал волосы, создавая полный беспорядок. Занимательно, верно?

— Почему именно эта картина? У него столько интересных работ...

— Горящая сигарета является тем, что отличает эту картину от остальных подобных работ. Неизвестно, почему художник принял решение внести этот необычный элемент. Возможно, это была просто шутка, но, согласись, вышло изумительно.

Ну что она может сказать? Она безусловно соглашается, не смея перебить. Его хрипловато-бархатистый голос приятно слушать. Даже очень. Этот вечер по-настоящему волшебный.

Он запоминает название её любимой песни. Слушает днями напролёт, пытаясь как-то её понять, ведь песни — это личное. То, что должно быть под замком, ведь это легко может сказать о человеке и его внутреннем состоянии.

«Шаг за шагом, я разрываюсь в клочья.
Если отчаяние — разновидность искусства,
Я, должно быть, яркий пример для подражания».

Он выучил слова. Изучил каждую строчку. Зачем? Он сам не понимает.

«Я честен, только когда идёт дождь».

Больно? Зверски.

Ей пока не удаётся выяснить, что же он слушает. Возможно, она так же, как и Юнги, слушает эту песню, пытаясь понять чувства парня. Ведь речь в основном идёт о ней в каждом разговоре, но что насчёт него? Его чувства слишком хрупки и драгоценны. Наверно, ему нужно время. Она будет ждать сколько нужно.

ххх

Ужин проходит тяжко. Дженни еле ест. Но она пытается. Нельзя выглядеть подозрительно. Юнги сидит тихо. Его что-то беспокоит, но он держит это в себе. Что-то однозначно грызёт его изнутри, но он держится. Так бесит, не так ли? Что, если будет сказано, что у него плохое предчувствие? И что это предчувствие скоро оправдается.

Старшая Мин тихо ужинает, пока телефонный звонок не прерывает её трапезу. Морщинистые руки тянутся до мобильника, попутно отвечая на нежданный звонок.

— Да? Да, всё верно, — одноклассники глядят на женщину, которая начинает трястись, тяжело задышав. Телефон выпадает из рук, подростки боязливо вздрагивают от звонкого падения. Начинается истерической плач, слёзы льются ручьём, а руки трясётся сильнее. — Нет, нет, нет. Это не может быть. Не может быть... — начинается истерика. Женщина истерит. Зверское желание выдирать волосы из головы и кричать что есть мочи пробирает с ног до головы.

Юнги истерично смотрит на маму. Сердце бьётся чаще. Адреналин в этот момент зашкаливает. Он выкидывает палочки из рук, подходя ближе к старшей. Дженни напугана не меньше. Ее невыносимо трясёт. Как осиновый лист. Она подскакивает к женщине. Кажется, у неё сейчас тоже начнётся истерика. Старшую распирает. Она плачет на весь дом, пока Юнги, надрываясь, пытается привести её в чувство. А женщина продолжает повторять одни и те же слова, но разобрать их тяжело.

— Мама! Ответь, умоляю. Умоляю, скажи, кто это был, — он сдерживает горькие слёзы, держась из последних сил. Дженни прикрывает рот ладонью, она наблюдает со стороны, ведь не может никак пошевелиться. Её будто парализует от испуга.

— Он мёртв, Юнги. Его нет... нет, — Юнги замер.

[от автора]

Я справилась. Мои два с половиной месяца позади , ради этой главы. Боже , я вложилась как могла. Я не знаю , понравится вам или нет, но я страшась и сделала все возможное. Извините если разочаровала, но таков уж сюжет. Спасибо вам за поддержку. Я вас нереально Люблю. Не могу словами передать. Спасибо огромное. Люблю 🖤

Ваша автор 🥺