POV Чонгук     

  — Что за неуместный героизм? — хмыкает Тэхен, подталкивая в плечо одного из пленников, — ну утонула бы и утонула, кто бы вспомнил!    

   — Ну расстрелял бы всех еще там, на поляне! Сдохли бы и сдохли, кто бы вспомнил! — огрызаюсь в ответ, старательно пряча за нарочитой грубостью собственную оглушающую растерянность, а также давящие все сильнее раздражение и злость. Что самое неприятное — на самого себя. На свои неверные реакции, на покалеченную войной, подводящую в самый ненужный момент психику. И на ее взывающий о помощи, полный мольбы голос, на который подсознание среагировало само. А за подсознанием и тело — бездумно, но привычно и профессионально. Бойскаут, твою мать. И от этого едкого, разъедающего внутренности чувства полной потери контроля над собственным разумом хотелось почему-то убивать. Но уже обдуманно и хладнокровно.

      Щекочущее нервы чувство полной удовлетворенности от проведенной операции по поимке беглецов вдруг испарилось в один момент. В тот самый, когда я, услышав звук выстрела, вернулся на поляну. Ошарашенные пленники так и стояли коленями на земле, лишь Лиса отчаянно кричала и что есть сил рвалась из рук держащего ее Сынри. Вывернулась, но не успела пробежать к обрыву и трех шагов, как вновь оказалась прижатой к земле. Ее блестящие от слез глаза четко выделялись на измазанном лице, а из приоткрытых губ вырывался жалобный крик о помощи. Она смотрела только на меня, звала, умоляла…       

И в этот миг я неожиданно, как в дурном сне, вместо залитой дождем лесной поляны вдруг увидел раскаленный добела ад иракской пустыни. На мгновение сердце остановилось, а потом вдруг забилось с удвоенной силой: я снова был там — на выжженных солнцем бескрайних просторах враждебной страны. Вновь стоял на растрескавшейся, задубевшей до состояния камня земле, забывшей, что такое влага, спёкшейся за тысячи лет настолько, что даже не впитывала льющуюся на нее кровь… Волна нестерпимого зноя опалила кожу, а в глаза резанул чрезмерно яркий полуденный свет. Вместо размокшей глины под ногами заскрипел сухой желтый песок. Пыльный и удушливый, он забивал глаза и нос, при каждом вдохе проникал в легкие, с бешеной скоростью кружил по кровеносной системе, царапал и раздирал меня изнутри острыми частицами. Хотелось упасть на колени, схватиться за голову и орать — все существо рвалось прочь из этого чужого бездушного мира, умеющего лишь сводить с ума и убивать. Нескончаемые крики о помощи плетьми хлестали воспаленный мозг; молящий голос звал, подгонял, разрывал на части. Точно так же, как там — в рушащемся на глазах доме на окраине Тикрита, где сгорали заживо мои бойцы. Молодые неопытные ребята, попавшие из-за моей ошибки в засаду. И далеко не всех из них я смог спасти…     

  Их крики врезались в память навсегда. И сейчас они снова звучали во всю мощь, и им вторил чуть хрипловатый, полный боли и ужаса голос Лисы.

      Я не знаю в какой момент все живое, что еще осталось во мне после той войны, начало понемногу черстветь, грубеть, обрастать плотным панцирем в попытках защитить измученное сознание от тех корежащих душу воспоминаний. К сегодняшнему дню где-то там, глубоко внутри меня была плотно сложенная бетонная стена. С самого начала она давила, душила, но надежно скрывала боль. То, что берегло меня на протяжении последних лет, сохраняло рассудок и способность жить в новом, непривычном мире, дало брешь от криков этой невесть откуда взявшейся девчонки.  

     Казавшаяся такой надежной и незыблемой броня дала трещину. За трещиной начали отваливаться целые куски. Нечто живое, тщательно погребенное начало открываться, болеть и саднить от проникающего вглубь ядовитого воздуха реального мира.  

     Сейчас, как и тогда, инстинкты и годы боевой выучки действовали за меня. Все было сделано правильно — одна девка спасена, а полный немого восхищения взгляд второй я не забуду никогда. Так почему же так мерзко и тошно?  

     Громкий голос Тэхена вернул меня в реальность.    

   — Не скажи, — ничего не подозревающий, донельзя довольный собой, он важно поднял палец вверх, — нельзя убивать куриц, несущих золотые яйца! А наши дорогие гости приносят нам сверхприбыли. И после сегодняшнего они обещали стараться еще лучше.   

    Словно через пелену тумана вижу, как Тэхен что есть сил толкнул в спину идущего последним сгорбленного мужчину. Сжимаю зубы и сглатываю ком в горле, сильнее сжимая автомат — ожегшая ладонь холодная сталь дает устойчивое ощущение связи с реальным миром.   

    — Обещали ведь? — пленник пошатнулся и чуть не упал, но испуганно втянул голову в плечи и быстро затряс головой в знак согласия, — вот видишь — обещали. А эту еще выхаживать придется до конца лета. Отработанный материал, короче.

      — Будь у тебя столько же мозгов, сколько и жадности, ты бы ими пораскинул и сам все понял, — не в силах больше сдерживаться, шиплю ему в лицо, — девкин труп могло вынести ниже по течению, до ближайшего города! Опознают, и тогда сюда примчатся ищейки со всего штата! Соображаешь?  

     Тэхен зло зыркнул, но поджал губы и промолчал, нехотя признавая мою правоту. Но почти сразу сорвался на идущем рядом беглеце, дав тому такой подзатыльник, что мужчина лишь чудом удержался на ногах. Хмурые, насупленные пленники устало шли вперед, загребая облепленными глиной ботинками еще больше грязи. Податливые и молчаливые — каждый понимал, что наказания за эту ночную самодеятельность им не избежать. Мне же хотелось забиться в свою нору и нажраться до потери сознания.    

   Чуть впереди Сынри вел плачущую Лису. Растрепанные мокрые волосы закрывали лицо, но она не замечала их, как и огромных луж, которые даже не пыталась обходить. Удрученно опустив голову вниз, шла вперед и лишь изредка дергала стянутыми за спиной руками. Сильно затянутая веревка оставляла на тонкой коже запястий грубые отметины.  Сынри постоянно подталкивал ее по делу и без дела, дергал за рукав, что-то шипел на ухо. Мне кажется, или этот отбитый на всю башку придурок слишком часто около нее трется? Мало ему остальных девок, новизны захотелось?!  

     Быстрый размеренный шаг и прохлада ночного леса помогли немного прийти в себя. При подходе к лагерю необходимость замыкать колонну отпала, и я за локоть выхватил Лису из толпы. Оглядываю жмущееся друг к другу стадо — практически все обреченно опустили глаза, лишь поджавший губы Чимин смотрит с упрямым вызовом. Первый кандидат для задушевной беседы.   

    — Всех в камеры и ждать меня.

      — Без тебя веселье не начинать? — мне захотелось разом выбить все до единого гнилые зубы ухмыляющегося Сынри. 

     — Без меня не начинать допрос. Сначала пленных, а потом и с охранявшей их сменой побеседую.

      Мало этим ублюдкам не покажется. И одним, и вторым.      

 Раздав последние указания, молча тащу притихшую Лису. Спотыкающаяся девчонка уже лишь изредка всхлипывает, с ненавистью оглядывая знакомые переходы. В конце коридора привычно направляется к дверям своей каморки, но я резко дергаю ее за локоть, заставляя идти дальше.

      — Больно! — всхлипывает она, чуть не падая от моего рывка. Она даже не представляет, как больно я готов сделать ей прямо сейчас.      

 — Куда мы идем? — спрашивает она охрипшим голосом. Верно истолковав мое молчание и выбранное направление, пытается вырваться, — Чонгук, ну пожалуйста, не надо! Не сейчас! Мне и так плохо!!! Отпусти, пожалуйста!   

    Сегодня на нее навалилось слишком много, и девушка, успевшая выплакать все слезы, начинает всхлипывать все сильнее. Не обращая внимания на ее попытки вырваться, вталкиваю в свою комнату. Лиса, по инерции сделавшая несколько шагов вперед, испуганно прижимается в стене, не отводя от меня пристального взгляда. Вытаскиваю нож и иду к ней.

      — Чонгук, не надо! Не надо, прошу тебя! — испуганный крик переходит в визг, когда я, схватив ее за плечо, разворачиваю спиной к себе. Резкий звук режет слух и отдается взрывом бешенства в мозг, поэтому с силой припечатываю ее щекой к стене, чтобы замолчала. Взмах ножом, и веревка, перетянувшая побелевшие запястья, падает на пол. Громкий визг стих, перейдя в тяжелое, хриплое от испуга дыхание. Удивленно посмотрев на свои свободные руки, лисащ растерла покрасневшую кожу и подняла на меня настороженно-недоуменный взгляд.

      На испуганном, покрытым разводами грязи лице четко выделялись две дорожки, промытые слезами. Мокрые пряди прилипли к щекам, а искусанные в кровь, посиневшие от холода губы тряслись — промокшая насквозь девушка отчаянно мерзнет, но еще отчаяннее боится неизвестности. Холод ее ледяных ладоней прожигает даже сквозь ткань футболки — Лиса уперлась мне в грудь руками в бесполезных попытках защититься. Едко спрашиваю:    

   — Как прогулка?  

     Опускает глаза и угрюмо молчит, за что тут же получает пощечину. Отшатнулась, но я лишь сильнее надавил ей на плечи, заставляя стоять прямо. В этот момент я ненавидел себя еще и за то, что категорически не знал, что с ней сейчас делать — робкой, дрожащей, потерявшей всякую надежду.    

   — Я задал вопрос.   

    — Не очень… — она всхлипывает и отворачивается, обреченно закрывая глаза.  

     — Это вы зря… — шиплю ей, — даже не представляешь, как зря!  

     Больше всего сейчас хотелось раздеть ее, снять каждый клочок одежды, а потом утащить в душ. Включить напор на максимальную мощность и жадно смотреть, как теплые струи воды обволакивают ее чуть смугловатую кожу. Согреть, чтобы перестала так сильно дрожать, смыть всю налипшую лесную грязь, тереть, гладить, впиваться руками и ртом в каждый миллиметр сводящего с ума тела.  

     Но дела есть дела.  

     Выворачиваю карманы ее нелепой, невесть откуда взявшейся теплой кофты и, убедившись, что там пусто, рывком стягиваю ее через голову. Откидываю тяжелую от впитавшейся влаги толстовку на пол, затем точно так же обшариваю карманы второй кофты. Тут поинтереснее — на пол летят нехитрые медикаменты, упаковки бинтов, ржавый перочинный нож, пару спичечных коробков и зажигалка. И с этим они надеялись пройти тайгу?! Мне становится смешно — да мы, загнав это стадо обратно, практически спасли всех от медленной мучительной смерти! Хотя, справедливости ради, из того, что ей было доступно, она выбрала нужное. Расстегиваю молнию и рывком сдергиваю и эту кофту тоже. Дрожащая все сильнее Лиса больше не сопротивляется — как кукла уныло вторит моим движениям. Каждый клочок одежды на ней мокрый насквозь. Джинсы, бывшие когда-то голубыми, теперь темные от пропитавших их воды и грязи. Следопыты, блядь, таежные. Загнулись бы уже через сутки.   

    Вспомнив былые навыки, тщательно и профессионально прощупываю одежду на груди, талии, заднице и ниже до самых пяток. Никакого сексуального подтекста — с этой девкой надо быть готовым ко всему, поэтому осматриваю ее по всем правилам. С нее станется утаить где-нибудь шило и воткнуть мне между ребер. Не могу не признаться самому себе — ее воля к жизни, отчаянное стремление к свободе, внутренняя сила и не дающий сломаться стальной стержень притягивают все сильнее.    

   Кроме пластиковой студенческой карты ничего не обнаруживается, поэтому кладу ее к себе в карман и выхожу из комнаты, надежно заблокировав дверь. Сначала допросы пленных, а потом — Лису. На десерт.

* * *

   Допросы затянулись до самого утра. От обилия информации, которую выдавали пленники, по своей воле или корчась от боли, кипел мозг.Чимин оказался на удивление крепким парнем — даже харкая кровью, по-рыцарски трогательно не выдавал деталей плана и имен основных участников. Но его похвальную стойкость свели на нет его же соратники — болтливые противники радикальных мер, не пожелавшие испытать все прелести жесткого допроса на своей шкуре. Достаточно быстро картина планируемого у нас под носом побега сложилась полностью. Зачинщиками и главными организаторами оказались  Чимин и так до сих пор и не пришедший в себя некий Лукас , сумевший застрелить в лесу одного из охранников. К слову, его счастьем было бы подохнуть, не приходя в сознание, чтобы так и не узнать о планируемом Тэхеном наказании.    

   Информация о том, какую роль сыграла при подготовке к марш-броску Лиса даже не удивила. Нитки между окон для связи, данные о вертолете, игры с электричеством; образ этой до дурного отчаянной куклы становился все более цельным. В который раз, даже сквозь разъедающую черноту, чувствую кольнувшее грудь невольное восхищение — с этой девкой хоть в разведку. Соображала бы, правда, чуть лучше, просчитывала бы хоть на пару шагов вперед — цены бы ей не было. Витиевато выругавшийся Тэхен был другого мнения.    

   — Надеюсь, ты натрахался. Потому что я эту тварь пристрелю лично, — Тэхен зло сплюнул и в сердцах пнул ногой скорчившегося на полу молодого парня, — вот сука! Я ей практически курорт организовал, а какая благодарность?!  

     — Я сам с ней разберусь.

      — Разберешься? — в голосе светлокожего послышались визгливые ноты, всегда выдающие крайнюю степень яростного возмущения, — уж разберись, если не хочешь остаток жизни гнить благодаря ей в тюрьме!

      Будто не сам определил ее в медблок, мудак.    

   К моменту, когда черное дождливое небо немного посерело, лишь условно обозначая начало нового дня, я поднимался из подвала, разминая затекшие плечи. В голове шумело от калейдоскопа событий, произошедших за сутки — слишком спокойно и тихо было три года подряд в этих развалинах, расслабились. План побега был как на ладони, но что-то тревожило, чего-то не доставало. Невозможно было поверить в то, что три ограниченных в свободном передвижении пленника смогли в течение нескольких недель организовывать это мероприятие под самым носом приставленных их охранять людей. Все полученные сведения требовали времени на анализ и осмысление.     

  Мелкий навязчивый дождь колотил в окно, и сквозь расшатанные от времени рамы на подоконник снова натекла вода. В сером сумраке комнаты тишина; почему-то я был уверен, что Лиса забьется в угол или запрется в душевой и будет ждать меня, умирая от ужаса при звуке шагов. А что делает она? Усмехаюсь и недоверчиво качаю головой, проходя вглубь комнаты. На столе стоит нетронутая бутылка виски, рядом — собранные с пола медикаменты. Один из бумажных пакетиков надорван — стучащая зубами от холода  Лиса догадалась выпить средство от простуды. Вся ее одежда аккуратно развешана на стульях, а сама она спит на моей кровати, завернувшись в толстенное одеяло как в кокон. И это вместо того, чтобы с должным почтением и трепетным ужасом ожидать своей участи!

      Чистые волосы распушились и разметались по подушке причудливыми темными змеями. Чуть припухлые губы были маняще приоткрыты, а бледное лицо — расслабленно и спокойно. Сердце кольнула давно забытая тяжесть — мирно спящая девушка сейчас как никогда была олицетворением другой жизни — далекой, спокойной, никогда не виданной. Той, которой у меня не было и никогда не будет, вход в которую мне был закрыт.   

    Удивительно, но в момент, когда я смотрел на нее, зудящие червоточины в душе успокаивались и начинали будто бы заживать, затягиваться тонкой исцеляющей пленкой. Выбив сигарету из пачки, сажусь в кресло и закуриваю, не отрывая взгляда от ее лица, наполовину скрытого складками одеяла.   

    Неожиданно грянувший далекий раскат грома потревожил ее. Глубоко вздохнув, она перевернулась на бок и снова погрузилась в свой сладкий сон. Сейчас эта партизанка была как никогда трогательно беззащитна. В наказание за необдуманную диверсию я мог сделать с ней все, что угодно. Мог жестоко изнасиловать, мог изрезать это надменное лицо ножами, мог избить ее, искалечить, сломать, изуродовать. Господи, кто бы знал, как легко сделать из любого человека бездумное животное, подчиняющееся одному лишь движению глаз. Всего пара часов, и ослепленная болью Лиса будет ползать у моих ног, по-рабски униженно исполняя любой приказ. Можно силой выбить способность к сопротивлению, превратить мыслящего человека в скулящий от ужаса биоматериал, в идеального пленника, в удобную безмолвную вещь.   

    Но тогда невыносимая скука сожрет меня с потрохами. В тот момент я был уверен, что нуждался в девчонке, в такой, какая она есть, лишь как в средстве изгнания отупляющей тоски, проедающей подобно ржавчине душу насквозь.   

    Чем больше я думал о ней, смотрел, тем все сильнее начинало колоть изнутри, тем нетерпеливее зудели кончики пальцев, тем все больше сигаретный дым рвал глотку изнутри, требуя заменить удушливый смрад теплом девичьего дыхания. Я нуждался в ней прямо сейчас — как никогда мне были необходимы ее энергия и неиссякаемое жизнелюбие. Беру за угол толстое одеяло и одним рывком сбрасываю на пол. Не могу сдержать улыбку — она спит на животе, обняв и подоткнув под себя подушку, и что самое невероятное — в моей футболке, еще недавно висевшей на спинке стула. Это как же надо замерзнуть, чтобы осмелиться надеть вещь своего злейшего врага! Край черной футболки задрался до поясницы, обнажив обтянувшее задницу светлое белье.

      Лиса заворочалась и медленно приоткрыла глаза, но уже через секунду испуганно ойкнула и резко села, увидев меня, расслабленно наблюдающего за ней из кресла напротив. Заерзала, пытаясь отодвинуться дальше, и попыталась натянуть на обнаженные колени край футболки. А я просто сидел и молча пожирал глазами ее угадывающуюся под тканью хрупкую фигуру и покрывающуюся мурашками обнаженную кожу бедер. Она все еще сонно хлопала глазами и смахивала с лица растрепанные локоны, но уже силилась принять гордый и максимально враждебный вид. Презабавное зрелище.      

 — Будешь наказывать? — хриплый после сна голос срывается и приятно щекочет нервы.   

    Делаю затяжку, медленно пройдясь по ней взглядом, затем выдыхаю и молча киваю.   

    — А как? — простодушно спросила она, зябко передернув плечиками.

      — Какие варианты?  

     Поежившись от моего пристального взгляда, Лиса закусила губы и опустила голову. Выбившаяся из-за уха прядь закрыла лицо, и Лиса нервно смахнула ее назад.    

   — Ну… изнасилуешь как обычно, — прошептала она, погладив кончиком пальца разбитую коленку. Не могу не усмехнуться.       

— А ты, смотрю, втянулась. Но я тебя огорчу — сначала допрос. Ну, а уже потом, — радушно развожу руками в стороны, — как пожелаешь.     

  Сложив руки на груди, Лиса четко и уверенно отвечала на мои вопросы, лишь подтверждая информацию, которую я слышал практически от каждого пленника. И снова меня не покидало зудящее чувство недосказанности — она и Чимин что-то скрывали, о чем-то недоговаривали, но пока никак не получалось поймать их на несостыковках.     

  — Кто помог в электрощитовой?

      Лиса бросила на меня испуганный взгляд, затем быстро отвела его в сторону, суетливо убирая прядь волос за ухо. Сейчас будет врать.    

   — Никто. Я сама, — врет.    

   — Сама?! Отлично разбираешься в электричестве? — казалось, я нащупал пробел, дыру в ее показаниях.      

 Но  Лиса лишь слабо улыбнулась.

      — Так у вас там все подписано.   

    Ну да, точно, подписано. Но эта недосказанность начинает дико раздражать — ощущение, что меня держат за дурака. Вскакиваю с места, обеими руками обхватываю лодыжки не ожидающей этого  Лиса и резко дергаю на себя. Девушка взвизгивает и падает на спину, а я притягивая ее и наваливаюсь сверху. Приподнимаюсь на вытянутых руках и жадно впитываю безотчетный страх, плещущийся в глубине серо-зеленых ведьминских глаз лежащей подо мной девушки.       

— Кто. Тебе. Помогал?!     

  — Никто. Никто не помогал, мы сами! Да и кто нам будет помогать, ты что?

      Она отчаянно замотала головой, отчего ее лицо вновь скрылось в дымке встрепанных волос. Провожу рукой по гладкой коже, убирая мешающие пряди, затем обхватываю шею и удушающе сжимаю ладонь. Лиса лежит смирно и, затаив дыхание, доверчиво и внимательно смотрит мне в глаза, анализируя каждый жест, каждое движение мускул лица. Не знаю, что она там разглядела, но, тяжело вздохнув, захлопала глазами в попытках смахнуть набежавшие слезы и неожиданно тихо прошептала:    

  — Мне было так страшно в лесу.

      Резкая смена темы сбила с толку. Еще больше — ощущение ее скользящих по спине рук. Чуть надавливая теплыми ладонями, она начала не сильно, но настойчиво притягивать к себе, чутко наблюдая за моей реакцией. Пьянящий запах ее полуобнаженного, скрытого лишь тонкой черной тканью тела начинал понемногу сводить с ума, а призывно приоткрытые губы не оставляли других вариантов.     

  Когда ее язычок несмело скользнул ко мне в рот, все имеющиеся в голове мысли о наказании жестким оральным сексом (да, были и такие) напрочь выветрились из головы.  

     Когда же она скользнула рукой под футболку, успокаивающими движениями лаская ключицы, по телу будто бы пустили электрический разряд. Потревоженные подушечками ее пальцев мышцы напрягались, а мне хотелось выть подобно волку, жесткой и изорванной в кровавых боях шкуры которого вдруг коснулась ласковая женская рука. Тонкие пальцы второй руки рисовали хаотичные узоры на шее, перебирали отросшую щетину волос на затылке, заставляя вжимать льнущее ко мне тело в простыни все сильнее. И я давил, сжимал, упивался ее отдачей и напором с отчаянием изможденного путника, из последних сил добредшего до спасительного оазиса.    

   Весь ее наивный посыл был как на ладони — сучка, поняв, что побег не удался, решила резко сменить тактику. Да ради бога, мне же лучше. Я видел эту лживую девку насквозь, понимал как никогда, что все это — лишь ее игра на выживание, но никак не мог избавиться от тлеющей в душе робкой надежды на подлинность происходящего.