POV Лиса

    Еще вчера во мне жила надежда на удачный побег, ведь свобода была так реальна и близка. Бесконечные мысли о ней грели, поддерживали, давали сил бороться, заставляли временно смириться с нечеловеческими обстоятельствами, в которые нас кинула злая судьба. Но все мечты рухнули подобно карточному домику в тот момент, когда мы, только-только глотнувшие запах свободы, вдруг увидели ярко освещенный прожекторами тюремный двор и спешно выдвигающихся за нами охранников.       

Как я узнала потом, план погубила не нелепая случайность или допущенная ошибка, а совсем недавно установленные на выходах с территории датчики слежения, о которых не знал даже Марк. Установкой и отслеживанием сигналов занимались Чонгук и Тэхен,и поднять по тревоге и вооружить всю охрану было уже делом техники. И, как результат — мы снова здесь, в заброшенных каменных стенах, которые уже через пару месяцев станут нашими надгробиями. И через пару месяцев — это еще в лучшем случае.

      Но, как бы сильно не давила тяжесть разочарования и страха, я по-прежнему хотела выжить и намеревалась использовать для этого любую возможность. А с возмущенно орущими совестью, воспитанием и моральными принципами я уж как-нибудь потом договорюсь. Чонгука без ума от доминирования, жесткого секса и покладистости выбранной жертвы? Ну что же, грех этим не воспользоваться. Все же лучше, чем захлебываться слезами и стонать от боли и унижения.

      Из двух зол, как известно, выбирают меньшее. Трястись от холода и ужаса грядущего наказания в пропитанной лесной грязью одежде или же воспользоваться спорным гостеприимством своего врага и пойти в душ, чтобы под обжигающими кожу струями воды хоть на минуту забыть о своей незавидной участи? Обречь Марка на пулю в лоб или же, забыв про гордость и неприязнь, попытаться обернуть ситуацию в свою сторону?
Из двух зол выбирают меньшее…

      Играть с Чонгуком в подобные игры было также рискованно, как пытаться приручить загнанного в клетку опасного хищника. Как на свой страх и риск медленно, по шажочку идти навстречу утробно рычащему зверю, который уже готовится припасть на задние лапы и мысленно разделывает тебя на куски. Отводишь глаза, пряча под опущенными ресницами лихорадочный блеск, и упрямо идешь навстречу — трогательный и одновременно нелепый в своей полнейшей беззащитности. Но ты не можешь не идти, ведь от этого зависит жизнь.     

  Поднимаешь взгляд лишь тогда, когда хриплое рычание начинает понемногу стихать. Мимолетный взгляд фиксирует по-прежнему готового к атаке зверя, но отмечает и неожиданно мелькнувший интерес в сузившихся антрацитовых зрачках. Он мог бы переломать позвоночник одним взмахом когтистой лапы, но замирает, шумно втягивая кожистым носом запах страха, которым наверняка пахнет моя бешено пульсирующая кровь. Робко и несмело тяну к скалящейся пасти дрожащую руку; если сейчас зверь мне не поверит, почувствует хоть малейшую ноту фальши, то разорвет в клочья. Черный шершавый нос шумно втягивает воздух, а темные, какие-то потусторонние глаза зверя проникают прямо в голову, читая самые сокровенные мысли. Чуткие уши подрагивают, фиксируя рваный стук рвущегося из груди сердца, но вздыбившаяся шерсть начинает опадать после первого же прикосновения. Пальцы дрожат, но тепло густой, изорванной в кровавых боях шкуры немного успокаивает — гладящие движения становятся все более глубокими, пальцы зарываются в свалявшуюся на загривке шерсть, перебирая и расчесывая жесткие волоски, а губы начинают шептать успокаивающие слова…

      Напряженный зверь с виду спокоен, лишь пристально следит за каждым моим жестом, еле заметно вздрагивая от каждого прикосновения. Он никогда не станет преданным домашним псом — навсегда останется остервенелым хищником, готовым в любую секунду кинуться и вгрызться зубами в горло. И гладить он себя позволит лишь до тех пор, пока неизведанный, но такой теплый запах человеческой руки приятно щекочет жесткий, испещренный рубцами нос…

      Неожиданно яркая картинка за долю секунды пронеслась перед глазами в тот момент, когда Чонгук швырнул меня на кровать и навис сверху — замкнутый, изломанный, неприрученный, давным-давно потерявший веру во все человеческое; где-то в глубине души отчаянно желающий быть нужным.

      Опьяненная собственной смелостью, зажмуриваюсь и обхватываю руками мощную шею и легонько провожу ладонью вверх, до самой кромки коротко стриженных волос. Жар его кожи обжигает, а колкость отросших волосков током бьет по напряженным нервам. Не сильно, но настойчиво тяну на себя, заставив не ожидавшего этого Чонгука припасть на локоть, придавив меня тяжестью своего огромного тела. Не дав ему сказать ни слова, а себе — одуматься и отказаться от опасного эксперимента, касаюсь его губами и провожу кончиком языка от одного уголка рта до другого, прося насмешливо изогнутые губы чуть приоткрыться. Проникаю языком внутрь и приглушенно стону — скользнувшие к груди мужские руки своим теплом и грубоватыми ласками заставляют тело предательски выгибаться ему навстречу. Вздрагиваю и извиваюсь от становящихся все настойчивее прикосновений, которые подобно ударам тока жалят каждый сантиметр оголенной кожи. В груди холодеет — страшно представить, какой будет реакция, если он почувствует в моем порыве малейшую фальшь.    

   Но пока что Чонгук, привыкший занимать максимально активную позицию, обхватывает подбородок пальцами и, удерживая, перехватывает у меня инициативу. Грубоватые, терзающие губы поцелуи сменяются горячим языком, ласкающим и щекочущим шею, мочку уха, плечи, ключицы. В присущей ему хозяйской манере он контролирует мое положение, заставляя стонать и извиваться от своих дразнящих поцелуев. И я сама охотно поддаюсь этому безумию, на уровне интуиции угадывая его желания. Задираю его футболку и, откинув прочь все мешающие сейчас разумные мысли, в точности копирую ласкающие движения, которыми ранее он сводил меня с ума. Идущие от поясницы вверх ладони обрисовывают каждый выступающий позвонок и вздымающиеся мышцы плеч. Внутренняя дрожь зарождается где-то внизу живота и начинает волнами расходиться по телу. И я вцепляюсь пальцами в пахнувшую табаком и озоном ткань и прижимаюсь к возбужденному мужчине все сильнее, неосознанно начиная всем телом подаваться ему навстречу. Его сильные пальцы до боли сжимают ягодицы, а жесткие швы грубых армейских штанов царапают чувствительную кожу, но я, полностью отдавшись этой игре, в какой-то момент уже перестаю различать, где попытка выжить, а где естественная реакция требующего его ласк тела.     

  Чонгук на секунду отрывается и чуть приподнимается, не сводя с меня пристального взгляда. Грудь возвышающегося надо мной мужчины тяжело вздымается, а потемневший от возбуждения взгляд так жадно скользит по телу, что в какой-то момент становится неуютно. Стыдливо пытаюсь прикрыть бедра краем футболки, но Чонгук, рывком стянув через голову и бросив на пол свою, хватает меня за запястья и поднимает руки над головой, вдавливая ладони в мятые простыни. Глубокий выдох нависшего надо мной мужчины щекочет висок, а потемневшие глаза впиваются в мои, ища ответы на невысказанные вопросы. Проводит пальцем по приоткрытым губам и, жестко взяв за подбородок, заставляет смотреть ему в глаза.     

  — Сама этого хочешь? — могу поклясться, что под маской привычного равнодушия скрывалось тщательно замаскированное желание услышать мое искреннее подтверждение; ему до безумия хотелось уловить в моих словах хоть частичку правды.   

    — Хочу, — шепчу я.     

  — Громче!    

   — Да, хочу!   

    — Врешь! — его презрительный рык подобен пощечине, но темно-карие зрачки беспокойно шарили по лицу, желая найти опровержение своим же словам.  

     — Я… — на секунду замолчала, лихорадочно обдумываю свой ход. Все мои уверения о том, что я хочу с ним секса больше жизни сразу обречены на провал — Чонгук не дурак, и мне тут же прилетит за очередное вранье. Значит, надо говорить только правду.  

     — …мне нравится, когда ты меня целуешь…    

   Чонгук поджал искривившиеся в недоброй усмешке губы и вскинул подбородок. Недобрый знак.

      — Еще я очень боюсь наказания за побег… — к концу фразы уже шепчу, стыдливо отведя глаза в сторону. Глупо и наивно, но правдивее некуда, и именно такой правде Чонгук и должен поверить. Все честно и открыто, как он любит.    

   — Решила сексом отработать? — его усмешка и разгладившаяся суровая складка между бровей говорят о постепенно разряжающейся атмосфере.

     Угрюмо молчу, но с облегчением понимаю, что расчет оправдался — Чонгук поверил. Немного обманулся в своих ожиданиях, но поверил. Да и вообще — на что он надеялся после всего, что себе позволял! Чонгук, конечно же, понимал это не хуже меня.

      — Правильно решила, — Чонгук хищно улыбается и, обхватив меня за плечи, резко переворачивается на спину, потянув за собой. И теперь уже я нависаю над ним, щекоча кончиками распущенных волос четко очерченные мышцы груди. До того гладкие и совершенные, что так и тянет коснуться их, убедиться, что матово поблескивающая кожа теплая и гладкая на ощупь. Что я и делаю, под пристально-одобрительным взглядом Чонгука.  

     — Расстегивай! — нетерпеливо приказывает он мне, показывая глазами на недвусмысленно вздыбившуюся ширинку. Помедлив, все же тянусь к поблескивающей в сумраке комнаты молнии — в конце концов не самое худшее, что он мог придумать в наказание за нашу плачевную попытку побега. Он спокоен, поэтому никакого садизма скорее всего не будет. А секс с ним уже привычен и, нехотя признаюсь себе, в какие-то моменты такой волнующе-опьяняющий… Плавными скользящими движениями оглаживаю его холеное тело, делаю особый упор на низ живота, дорожку волос и отлично заметные косые мышцы, уходящие вниз, за кромку пояса.

      — Ну же. Это так просто, Лиса.

      Ощущаю руку, скользящую вверх по затылку, а затем — как его пальцы смыкаются, забирая волосы в хвост. Рука давит, заставляя наклоняться все ниже к приспущенным штанам, к стоящему в полной готовности члену. И только сейчас до меня доходит — он хочет, чтобы я…?!   

    — Нет, я не буду… Пожалуйста, не надо… — я была категорически не готова ублажать своего мучителя таким способом: постыдным и крайне, как я была уверена, унизительным. Мотаю головой и упираюсь в него руками, пытаясь отодвинуться, но Чонгук лишь сильнее стягивает волосы.   

    — Что такое? — в сером сумраке комнаты его обманчиво-участливый шепот звучит еще более жутко, — ты
же сама этого хотела, не правда ли?

      Чонгук видел меня насквозь. С самого начала разгадав мою нелепую игру, он охотно поддался, но лишь для того, чтобы снова загнать меня в ловушку. Ведь отступить и признаться сейчас во лжи было страшнее и опаснее, чем продолжать начатое.

      — Пожалуйста…  

     — Лживая сучка, пытающаяся изображать сучку похотливую. А я еще жаловался, что здесь скучно! Но я дам тебе выбор — один член здесь или десять — там, — кивает он вниз, намекая на дежуривших внизу охранников.

      Металл каркаса старой кровати жалобно стонал, оповещая, казалось, половину Аляски о безумном действе, которому двое таких разных, таких непохожих людей, по чистой случайности сведенных вместе, отдавались яростно и обреченно, как в последний раз. Стоящая на коленях девушка упиралась руками в изголовье, чувствуя, как железо холодит разгоряченную кожу ладоней, а мужчина за ней двигался размашисто и равномерно, не сводя глаз с напряженно изогнутой поясницы, гладкого полукружья ягодиц и рассыпавшихся по спине темных волос. Не выдержав, намотал шелковистые пряди на кулак и аккуратно потянул на себя, заставив девушку приподняться и плотнее прижаться к нему гладкими ягодицами. Усилил темп, от чего девушка застонала еще громче, и шумно кончил, сжав ее в медвежьих объятиях с силой усталого путника, нашедшего, наконец, обетованную землю.   

    А для нее наказание оказалось не таким уж и страшным. Сумев перебороть первый страх и неприязнь, она неожиданно даже для самой себя с интересом и любопытством принялась за дело, благо, что сильно возбужденного мужчины и самого надолго не хватило. После нескольких неумелых, но старательных движений языком, он подмял впечатленную своим новым опытом девушку под себя.

      Сводящий с ума секс, дарящий с каждым разом все больше сильных ощущений, был практически подарком для того, кто не ожидал от сегодняшнего рандеву ничего, кроме очередной порции боли и унижений. Уже после утомленная и окончательно успокоившаяся девушка уснула, убаюканная теплой тяжестью его обнимающей руки.

* * *

 Из сна нас бесцеремонно выдернул хрипящий из рации мужской голос. Коротко, но емко выругавшийся Чонгук сполз с кровати и как был, полностью обнаженным, заходил кругами по комнате, выслушивая отчет охранников, прочесывающих лес в поисках предметов, которыми мы, беглецы, могли случайно обронить. Они фанатично, как ищейки шли по нашим следам, осматривая и проверяя каждый миллиметр таежного леса — намеревались всеми возможными способами скрыть факт нашего присутствия в этих местах.   

    Зябко повожу плечами от пробежавшей по телу дрожи, чувствуя острое чувство незащищенности от своей вдруг оказавшейся неуместной наготы. Чонгук вновь стал сдержанным и хладнокровным охранником: равнодушно приказывал забрасывать землей оставленные Розэ следы крови. Надеваю свою высохшую одежду и плотнее кутаюсь в тяжелое одеяло. Мужчина положил рацию и начал спешно одеваться, а затем подошел к сейфу и отщелкал на нем несколько цифр. Матово блеснувший пистолет был небрежным жестом вложен за пояс, а знакомый до боли смартфон, мигнув цифрами на экране, исчез в кармане штанов. Это был не лучший момент, но другого могло и не случиться.

      — Можно мне позвонить?

      Успевший натянуть футболку до середины Чонгук замер; ответа не последовало.    

   — Всего один звонок, Чонгук, пожалуйста! — шепчу ему, умоляюще сложив ладони на груди.     

  Одним рывком надев на себя футболку и куртку, он раздраженно поправил воротник и наконец повернулся, но лишь для того, чтобы окатить меня полным презрения взглядом.

      — Думал, ты умнее.   

    — Стой, пожалуйста, — я и сама не понимала, на что надеялась, но упрямо продолжала, — всего один звоночек, при тебе! Умоляю! Родителям, всего на два слова! Они ведь думают, что я умерла…

      В уголках глаз закипают слезы обиды — для него один звонок ничего не значит, а для родителей, уже месяц оплакивающих погибшую дочь, станет началом новой жизни. Взамен той, что рухнула в один момент после выпуска новостей.     

  — Пожалуйста, Чонгука! Я просто скажу им, что живая и…      

 — Нет.       

Терзающая сердце душевная боль, накопленные за месяц усталость и страх, а также давившая все сильнее тяжесть рухнувших надежд смешались в сознании в какую-то гремучую смесь. Последнее слово послужило катализатором — от захлестнувших эмоций затрясло, и я схватила первое, что попалось под руку - стоящий на столе пустой стакан. Сейчас мне как никогда нужна была разрядка, чтобы выплеснуть разъедающий душу негатив. Изо всех сил швыряю в противоположную стену ни в чем не повинный стакан и абсолютно нелогично ору во весь голос:      

 — Ну и убирайся!!! Убирайся отсюда!!!

      Но в момент, когда стакан звонко разбился о бетонную стену, случилось неожиданное. Уже практически открывший дверь Чонгук вдруг в ту же секунду ни с того ни с сего рухнул на колени, закрыл голову руками и глухо застонал. Вырывавшийся сквозь плотно сжатые губы стон больше походил на рык раненого животного; Чонгук задыхался и, стараясь не поддаться колотящей все тело дрожи, начал еле заметно раскачиваться из сторону в сторону. О том, каких усилий ему стоило удерживаться хотя бы на коленях, говорили плотно сжатые зубы, сведенные болезненной судорогой пальцы и вздыбившиеся на шее узоры вен.    

   — Чонгук, — я не узнаю своего дрожащего голоса, — Чонгук, что с тобой?    

   Но проходит десяток секунд, затем второй, а будто бы впавший в транс мужчина так и стоит, борясь со сжирающей его изнутри агонией. Несмело подхожу ближе и опускаюсь на колено, а затем осторожно дотрагиваюсь до рукава черной куртки. Не дождавшись никакой реакции, провожу ладонью по плечу, ощущая нечеловеческое напряжение, сковавшее каждый мускул будто бы одеревеневшего тела. Испуганно шепчу:       

— Это стакан, слышишь… Я просто разбила стакан…  

     Возможно, это было совпадением, но всего одно касание начало выводить Чонгука из ступора. Хриплое рваное дыхание понемногу стихало, а избавившиеся от судороги пальцы отерли выступившую на лбу испарину. Чонгук поднял на меня запавшие, покрасневшие глаза - расширенные темные зрачки смотрели будто бы мимо меня.  

     — Что случилось? Я просто …

      Ответом мне был хриплый рык:

      — Пошла вон!   

    — Чонгук…    

   — Пошла вон, я сказал!!!     

  Испуганно попятившись назад, ударяюсь о дверную ручку, но, решив больше не испытывать судьбу, распахиваю дверь и вылетаю наружу.

      Похоже, война оставила в его сознании гораздо более тяжелый след, чем я думала. Вновь как там, на поляне, он боролся с собой, не позволяя кровавому эху войны унести сознание из реальной жизни на поля сражений.

      Почти бегу к медблоку, ведь, если Чонгук не обманул, раненая в руку Рози сейчас там. Док, в котором я была абсолютно уверена, наверняка уже сделал для нее все возможное, и Рози должна была быстро пойти на поправку. Хотя, для чего ей спешить? Чтобы вновь в тяжелейших условиях, под дулами автоматов перебирать тонны земли в поисках нескольких сотен грамм золота? Надо будет договориться с Доком, чтобы как можно дольше держал Розэ. Неужели он откажет нам в такой мелочи?     

  — А вот и наша Лиса! — неожиданно появившийся из-за поворота Тэхен ускорил шаг и теперь надвигался на меня, заставляя инстинктивно отступать назад.  

     Приближающийся грузный мужчина на первый взгляд безоружен, но от этого не менее опасен, особенно сейчас. Да и его натянутая, неестественная улыбка не предвещала ничего хорошего. Он идет на меня, широко расставив руки в крайне неуместном приветственном жесте, а я по шажочку отступаю назад, но неожиданно натыкаюсь спиной на стоящего сзади Сынри. Ошибиться было невозможно — его мерзкую усмешку и бьющий в нос запах немытого тела я не перепутаю ни с чем. Волны опасности, исходившие от этих двух мужчин усиливались во стократ гнетущей атмосферой темного коридора, непрерывно мигающие лампы которого бросали на напряженные лица причудливые тени. Почему-то в этот момент резко захотелось обратно к Чонгуку. Он сам был опасностью, но точно защитил бы от других и вопрос с праздно шатающимися Тэхеном и Сынри решил бы за секунду.   

    — Я к Розэ иду, — решаю сообщить ему о своем маршруте, надеясь как можно быстрее уйти.     

  — А я думал — снова в щитовую, — неприятно оскалился Тэхен и кивнул стоящему за моей спиной Сынри.

      Сильный толчок в спину заставил, вскрикнув, рухнуть на колени, а от удара рукояткой пистолета по затылку перед глазами все закружилось. Стремительно наползающая густая пелена черной тучей закрыла и без того тусклый свет коридора, и я потеряла сознание.   

    К сожалению, ненадолго. Капля ледяной воды обожгла щеку, а вторая скользнула по виску вниз и потекла по шее, оставляя на коже неприятный мокрый след. С трудом приоткрываю глаза и несколько раз моргаю, чтобы разогнать мельтешащие разноцветные круги. Чувствуя сильнейшую пульсацию в ушибленном затылке, со стоном приподнимаюсь и удивленно оглядываюсь вокруг, не понимая, где нахожусь. Когда глаза немного привыкли к темноте, испуганно ойкаю, чувствуя как где-то в горле бешено стучит сердце, а по спине пробегает липкий холодок страха - меня либо очень сильно ударили, либо я нахожусь в каком-то дурном сне.    

   Отчаянно зажмуриваюсь и снова открываю глаза — ничего не меняется. Ошарашенно провожу рукой по грязной стене, пачкая пальцы сырой кирпичной крошкой; трогаю тонкий ветхий матрас, на который меня заботливо кинули после того, как ударили по голове. Как утопающий хватаюсь взглядом за единственное, что не пугает до полуобморока — за тоненький лучик света, который пропускает находящееся под самым потолком крошечное окно, закрытое ржавой двойной решеткой. Невесомые пушинки потревоженной мною пыли парят в светлом столбике света — легкие, безмолвные и… свободные. Касающийся противоположной стены луч освещает осклизлые подтеки на выщербленном камне, покрытые плесенью стыки и изъеденное ржавчиной железо наглухо запертой двери.  

     Мертвую тишину подземного карцера разрезал мой никем не услышанный протяжный крик. В этом отдаленном секторе тюремного корпуса я была совсем одна.

Прим автора: вот и последняя глава на сегодня. Мне настолько плохо, что  мне трудно уснуть,вот и решила отредактировать главу. Спасибо , что вы читаете эти работы. Мне приятно осознать,что я редачу эти фф не просто так, а именно для вас. Люблю вас.❤️❤️❤️ И не болейте,как я. Это мучительно: сопли,насморк,кашель, и заложенность носа. С горлом так вообще трудно кушать. Время 1:20, спокойной ночи,котята.~ сладких снов вам.