— Лиса, милая, потерпи немного… я аккуратно…   

    Когда он начал входить, боль была как от прикосновения каленым железом. Дергаюсь, ощущая теплоту крови на бедрах, и начинаю стонать сквозь плотно сжатые зубы. Бэм на секунду останавливается, а затем, сдавив объятия сильнее и покрыв мое лицо беспорядочными поцелуями, вновь начинает болезненное движение вперед. Его тяжесть давит и не дает сделать вздох, тело как огнем горит, и единственное мое желание — оттолкнуть его от себя. Какое уж тут неземное удовольствие…     

  — Открой глаза, пожалуйста… Тебе не больно?  

     Больно. Но еще больше — стыдно, неуютно, некомфортно. Быстрее бы все закончилось. И как это может нравиться? Движения его тела по-прежнему медленные и осторожные, поэтому боль постепенно стихает, но легче и спокойней не становится.  

     Тот единственный вечер в темной, пахнущей пылью и ароматическими свечами комнате студенческого кампуса запомнился каким-то липким ощущением неловкости и острым, пронзающим насквозь чувством стыда. После полугода встреч с милым парнем с соседнего курса, я, наконец, приняла его предложение зайти в гости. Я не была наивной дурочкой, и прекрасно понимала, что мое согласие посетить его одиночную комнатушку будет означать лишь одно. И для себя решила — а почему бы и нет, пора! Мне казалось, что я была влюблена в БэмБэма — в его бездонные карие глаза, всегда аккуратную модную стрижку, теплые нежные руки и губы, поцелуи которых вызывали у меня неожиданно сладкие приливы внизу живота. С ним хотелось целоваться вечно — на улице, в транспорте, украдкой на лекциях и, не скрываясь, — в коридорах университета. Как оказалось — друг у друга мы были первыми. Скромный добрый парень из провинциального городка далекой Аризоны — он вместе со мной познавал этот новый для нас мир. В книжках и фильмах, которые мы так любили обсуждать после лекций, секс превозносился как лучшее, что только могло произойти между двумя влюбленными, как самое сладкое и будоражащее душу таинство.    

 Бэм подготовился как мог. Вино в красивых бокалах, цветы, ароматические свечи. Но неловкость, робость и неприятные саднящие ощущения от этого никуда не ушли. Уже после он обнимал меня, целовал лицо, собирая губами одинокие слезы. Я стыдливо натягивала на себя покрывало, сильнее сжимала бедра, отворачивалась и втайне мечтала провалиться сквозь землю. Первый раз запомнился именно таким, и повторения я не жаждала. Пару недель я под разными предлогами избегала все больше мрачнеющего Бэма, пока в один прекрасный день не узнала, что он уехал навсегда обратно, в свою далекую знойную Аризону. Что-то случилось в семье, и любящий сын больше не мог оставаться вдали от родителей. Стыдно признаться, с каким облегчением я выдохнула после его отъезда, ведь сама согласилась быть с ним там, окутанная горьким ароматом благовоний. С тех пор не переношу ароматические свечи вообще и лаванду в частности. И поклялась себе, что в следующий раз будет только с действительно любимым мужчиной, ради которого можно перенести многое, перед которым не будет так отчаянно неловко…     

  Тот раз был единственным в моей жизни. Второй грозил быть вчера поздним вечером. Господи, спасибо тебе, Тэхен!       

Закрываю глаза руками и сжимаюсь на кровати в комок, отгоняя от себя неприятные воспоминания. Рваная беспокойная ночь с кошмарами и тревожной бессонницей закончилась, но и рассвет не принес радости. Начинался новый день, который, как и все предыдущие, не обещал ничего хорошего. Ну почему, почему нас никто не ищет? Или ищут, но эти подонки так отлично сумели скрыть следы катастрофы? Бежать надо, бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Эту фразу я как мантру повторяла всю эту бесконечную ночь. Сегодня я спала прямо в одежде, вздрагивая от каждого звука, реального или выдуманного моим мечущимся в тревоге подсознанием. Раз за разом из ослабевших в дремоте рук выпадал острый скальпель, и раз за разом я просыпалась в ужасе, шаря по кровати. Успокаивалась, лишь когда вновь ощущала разгоряченной ладонью прохладную сталь. Не верилось, но до утра меня никто не беспокоил. Видимо, пьянка была в самом разгаре. Или же они во главе с Чонгуком  нашли себе новое развлечение. Какое именно — думать не хотелось совершенно, чтобы не вызвать очередной приступ тошноты, которые преследовали меня всю ночь от воспоминаний вечера.       

Подтягиваю колени к груди и, сильнее сдавив ладонями лицо, тихонечко стону, будто бы вновь ощущая скользящий по коже пистолет и жадные ладони, обжигающие тело подобно укусам змей. Куда, ну куда мне от него тут деваться? Оставалось цепляться за последнюю оставшуюся надежду — Чонгук был пьян, а я просто попалась под руку. Несчастливое стечение обстоятельств, не более того, и на трезвую голову я буду ему не интересна.  

     Громкий стук в дверь заставил испуганно вскрикнуть и перехватить поудобнее свое нехитрое орудие, украденное вчера из кабинета.       

— Лиса, — голос Дока сейчас звучал для меня радостной музыкой, — Лиса, ты здесь? Я зайду, ладно?  

     Этой ночью мою дверь, кстати, не запирали. Но, жестокая насмешка — сбегать было категорически некуда. В любой момент в этих путаных многочисленных коридорах я запросто могла нарваться на  Чонгука или на его не менее бесцеремонных пьяных друзей. Лишь под утро, обезумев от своих страхов, решила высунуть нос наружу. В полном одиночестве, постоянно озираясь и держа скальпель наготове, я сумела дойти до единственного выхода из здания.    

   — О, лялька пришла! Тебе скучно, цыпа? Иди к нам, у нас весело!      

 Охранники, сидящие у выхода, были развязно-приветливы, но лежащие рядом автоматы подхватили более чем привычно и уверенно. Лишь у себя в комнате я смогла перевести дух и успокоить зашкаливающий пульс. Но первая вылазка оказалась удачной — при незапертой двери комнаты я смогла уйти достаточно далеко. Следующая цель — найти наших ребят, ведь  Рози говорила, что Чимин продумывает план побега. Дорогу в подвал с раненым Сехуном я запомнила, а там и до запертых пассажиров должно быть недалеко.     

  Вошедший в комнату Хосок осторожно прикрыл за собой дверь. Мужчина выглядел встревоженным.   

    — Ты почему на завтрак не пришла?     

  Сажусь на кровати и начинаю преувеличенно внимательно шнуровать кеды. Пожимаю плечами и как можно более равнодушно отвечаю:   

    — Я не голодна.

      — А что случилось в кабинете?     

  — Не знаю. А что там? — чувствую, как лицо и уши заливает краской стыда. Врать — не моё.

      — Полный разгром, все по полу валяется.    

   Извини, Док, вчера мне было не до уборки. Я бежала оттуда со всех ног, как только в коридоре затихли пьяные голоса.     

  — Ты сам говорил, что пьянка была. Может зашли, пошумели там.

      Не могу найти в себе сил поднять на него глаза. Но чувствую на себе его изучающий взгляд.   

    — Лиса, ты в порядке? С тобой точно все хорошо?   

    — Да, конечно, — наконец, через силу получается улыбнуться.      

 До самого обеда работы было столько, что о вечернем происшествии некогда было даже подумать, хотя все вокруг просто кричало о нем. Сдвинутый стол, разбросанные инструменты, нетронутый бокал виски, а особенно его черная жилетка, небрежно кинутая на пол. Незаметно для Дока пинаю ее ногой. Ничего не подозревающий Хосок через некоторое время вешает ее на крючок у двери. Сжечь надо было.     

  Уборка не заняла много времени, а вот приведение в божеский вид охранников заняло у нас почти на весь день. Алкоголь превращает людей в скотов, и избитые друг другом идиоты были этому подтверждением. Пара сломанных носов, несколько неглубоких порезов, а уж синяки и кровоподтеки никто и не считал. Судя по всему, они отлично вчера повеселились — было и несколько пьяных драк, и огромные проигрыши в карты, и алкогольный кураж со стрельбой по мишеням. Все это мне любезно рассказывали дышащие перегаром пациенты, хотя я их об этом не просила. Чонгука я не видела, и была этому несказанно рада.

На обед я шла, чуть не вцепившись Доку в руку. Со страхом и волнением заходила в общую столовую, но тут же облегченно вздохнула — никого. Занятые своими делами, мы пришли позже всех, поэтому имели возможность поесть в тишине. Пошлых шуток и скабрезных предложений я сегодня наслушалась вдоволь.

      Закончив обед, подхожу и, не обращая внимания на недовольство Дока, включаю телевизор. Но новостной канал не принес хороших вестей. «Пропавший больше недели назад пассажирский авиалайнер так и не найден. Поиски ведутся вдоль всей Канадской границы, но место крушения и каких-либо следов катастрофы не обнаружено. Судьба пропавших пассажиров также неизвестна…»   

    — О, вы здесь, — появившийся в проеме двери  Тэхен фальшиво улыбнулся и щелкнул пультом. В столовой воцарилась тишина. Выглядел Тэхен плохо, но без следов драки на лице, — на задний двор, оба, сейчас же. Давайте, давайте, шевелитесь!

      Недоуменно переглянувшись с Доком, все же идем к выходу, у которого Тэхен воплями подгоняет нескольких охранников.    

   — Док, что там? — хорошего там точно быть не может, и спокойнее от этого не становится.  

     — Не знаю, — сухо отвечает он.

      Солнечный свет заставляет отвыкшие больше чем за неделю глаза слезиться, но приятно пригревает тонкий шифон блузки. Надо же, здесь бывает очень даже тепло. В моменты, когда яркий свет согревал все вокруг, особенно бледную от стресса и усталости кожу лица, мир казался почти нормальным. До тех пор, пока мы не обогнули здание тюрьмы, зайдя на задний двор, на котором располагалась большая огороженная площадка. Судя по вытоптанной траве, следам креплений для баскетбольных колец и трем рядам старых проржавелых скамеек — это был тюремный стадион. Со всех сторон он был огорожен железными щитами, по верху которых шла уже успевшая набить оскомину колючая проволока. Замкнутая коробка с двухметровыми стенами, единственным выходом из которой были очередные железные ворота.      

 — Надеюсь, они не массовый расстрел планируют? — нервно сглатываю я.     

  — Если бы я только знал, — Док так нервно поджал губы, что в душе у меня все екнуло. Никогда еще не видела его таким собранным и настороженным.

      — Вам сюда, — Тэхен небрежно махнул рукой на длинные скамьи трибун.      

 Док еще что-то пытается выяснить, но я его не слушаю — через открытые ворота на площадку начинают заходить охранники. С Чонгуком во главе. Мужчина идет первым — собранный, знающий себе цену, опасный и донельзя агрессивный. Короткие рукава черной футболки как обычно обтягивают мощные татуированные бицепсы, на ногах — кеды вместо привычных берц. Глаза закрывают стильные очки-авиаторы, а пальцы небрежно держат сигарету, стряхивая пепел на играющий всеми оттенками зеленого газон. Он идет медленно, вальяжно, лениво обводя взглядом все вокруг. Не спеша пройдя почти через все поле, мужчины в ожидании чего-то встали у линии центра. Кто-то закурил, кто-то сел на траву, остальные переговаривались и громко смеялись. Чонгук в мою сторону не смотрел, но я все равно, сложив руки на груди, интуитивно двигаюсь ближе к Доку.

      Следующими на поле зашли трое парней, ведя на привязи огромных овчарок. Разозленные собаки рвались с поводков и надрывно лаяли, но мужчины держали их крепко. Надеюсь. А дальше я аж привстала на своем месте — сразу за охранниками начали заходить наши пассажиры и незнакомые мне парни-мексиканцы. После дня катастрофы я видела своих товарищей по несчастью впервые. Выглядели они хуже некуда — почти на всех была одежда не по размеру, явно с чужого плеча. Пилот Бэкхен, Чимин, «охотник», другие ребята и девушки.  Розэ не было, и безумно хотелось верить, что ее оставили в здании долечиться. Ведь сегодня Док сказал, что Рози заметно пошла на поправку. Поникшие, уставшие после целого трудового дня, пленники равнодушно заходили на стадион, подгоняемые сзади дулами автоматов. На изможденных лицах мелькнул какой-то настороженный интерес при виде поля, но быстро погас — эти люди не ожидали ничего хорошего, а плохое уже успело притупить чувство страха. Никто не понимал, зачем мы все здесь. Бывших пассажиров тычками и ударами в спину заставили построиться неровной шеренгой поперек поля. Приведшие их парни с собаками и автоматами выстроились по периметру, а охранники во главе с Чонгуком встали шеренгой напротив.    

   — Лиса, — шепчущий мне Док был напряжен как никогда, — если не дай бог начнется стрельба — укрывайся за трибуной. Поняла меня?

      Смотря на него во все глаза, киваю, оглядываясь в поисках путей отступления. Неужели он думает, что они и правда привели нас на расстрел?!       

Тэхен, заложив руки за спину, не спеша прошелся вдоль строя заключенных, пытливо заглядывая каждому в глаза. Напряженные люди молчали и отводили взгляды.      

 — Вы, наверное, хотите знать, зачем я вас здесь собрал? «Я хочу сыграть с тобой в одну игру» — засмеялся он, глядя в глаза смотрящему исподлобья Чимину, — мы будем играть в волейбол! Да, детки мои, обычный волейбол. Скучно нам, да и вам, смотрю, не весело. Буду вас развлекать!

 — Правила простые, — твердый голос Чонгука эхом проносится по площадке. Сделав последнюю затяжку, он щелчком посылает окурок далеко в сторону, — выигрываете — получаете дополнительную пайку. Жалуетесь, что мало жрете — будьте добры еду отработать. Выигрываем мы… — Чонгук задумался, потом пожал плечами, — да хуй знает, что с вас взять.     

  — Телки! За них отработают их телки! — встрял стоявший рядом высокий полноватый мужчина, которого тут называли Сыном. Самый отвратный и развязный из охранников, вызывающий отвращение своими постоянными маслеными взглядами, — будем, господа, как в былые времена бороться за честь дам!     

  Он громко расхохотался над собственной идиотской шуткой. Никак не среагировавший  Чонгук взял из рук одного из бойцов мяч и начал равнодушно перекатывать его ладонями, ожидая, пока натянут ветхую дырявую сетку. Радостно хмыкнувший  Тэхен развел руками:   

    — Принято! Уж не обессудьте, надо же мне как-то моих бойцов мотивировать! Отказ от игры равносилен проигрышу. Дергаться в сторону не советую — автоматы у нас не игрушечные, собаки тоже. Так, выберите шестерых, кто будет играть, остальным — сесть!      

 — Надеюсь, игра будет честная? — хмуро уточняет Чимин. Его глаза были полны жгучей ненависти.

      — Обижаешь, — Чонгук, криво улыбнувшись, разводит руками.

      После небольшого совещания среди пассажиров остались Чимин, второй пилот, «охотник», еще один наш парень и двое мексиканцев. Охранников было пятеро. Это выглядело форменной издевкой, очередным изощренным унижением — сытые, холеные охранники, небрежно демонстрирующие свои раскачанные тела, и поникшие, лишенные сил от недоедания и нечеловеческих условий заключенные, выбора которым никто не оставил. Их согласия не спрашивали, а заставляли играть по своим уродливым правилам зажравшие властью подонки.       

— Лиса! — неожиданно ко мне через все поле несется только что появившийся Марк, на ходу стягивая с себя куртку. Размахнувшись, кидает мне ее комом в руки, — подержи, красотка, будь другом! Это куртка чемпиона штата, поэтому даже не вздумай порвать ее на сувениры!     

  Не удержавшись, улыбаюсь вслед весельчаку, но меня ослепляет солнечный блик, отразившийся от зеркально-черных стекол очков — Чонгук смотрит на меня в упор. Отвожу взгляд, начиная расправлять лежащую на коленях плотную ткань.

      — Капитаны команд, ко мне! — вытащивший монетку Тэхен собирается разыграть мяч.

      К нему с двух сторон подходят, вставая чуть ли не вплотную, Чимин и Чонгукк. Одинаково собранные, высокие и сильные, они будто бы готовятся к решающему сражению. На лице хмурого Чимина мрачная решимость, красивые губы плотно сжаты, глаза горят злым блеском. Чонгук же не в пример ему спокоен и расслаблен, на лице — самоуверенная ухмылка победителя. Поведя головой в сторону, Чонгук демонстративно разминает плечи, будто бы готовясь нанести удар.     

  Подкинутая вверх монетка ложится на руку Тэхена решкой — мяч у команды охранников. Чонгук вальяжно идет в угол площадки и встает далеко за пределами линии. Чимин, настороженно оглянувшись, занимает место точно напротив. Отмашка рукой, и игра началась.  Чонгук подбрасывает мяч и, резко подпрыгнув и вытянувшись всем своим здоровенным телом, оглушающе бьет по нему рукой. Мяч с огромной скоростью летит через сетку на противоположную сторону, но верно рассчитавший траекторию Чимин  одним точным ударом посылает мяч пилоту. Тот — молодому мексиканцу, который в свою очередь лихо перебрасывает на противоположную сторону. Стоявший у сетки Сынри не успевает среагировать и упускает мяч. Один — ноль.   

    Несмотря на яркое солнце, меня с ног до головы пробирал озноб. То, что для охранников было лишь веселой игрой и лишней возможностью показать свое мнимое превосходство, для заключенных являлось суровой беспощадной реальностью. Выбиваясь из сил, собрав в кулак всю волю и стиснув зубы, они боролись за мяч, играли одной сплоченной командой, не взирая на злые выкрики со стороны противника. Слишком высока была цена проигрыша. Сидевшие на противоположной от нас трибуне девушки следили за игрой с ужасом, всхлипывая и вскакивая на ноги каждый раз, когда команда Чимина теряла мяч и, соответственно, очки.       

— Переход, — выкрик Чонгука звучит как приказ, и пятеро бойцов спешно занимают новые позиции. Видно, что  Чонгука тздесь слушаются беспрекословно, и не только как капитана команды.     

  Первая партия заканчивается победой команды охранников. Разгоряченные игрой мужчины хохочут и бьют друг друга по ладоням. Чонгук, стоящий чуть в стороне, вдруг резко закидывает руки назад и стягивает футболку, кидая ее прямо на траву. Не веря самой себе, не могу оторвать взгляд от его совершенного тела. Мощная шея, покрытая паутиной татуировок, огромные плечи, бугрящиеся валиками четко прорисованных мышц, гладкая, блестящая потом спина и отлично проработанные грудные мышцы. Ненавижу себя, но все же не отрываясь рассматриваю отлично заметные кубики пресса .Он был так же прекрасен снаружи, как и уродлив внутри. Увлекшись, не сразу замечаю, что Чонгук смотрит на меня в упор. Я не вижу скрытых темными очками глаз, но высокомерная улыбка говорит о том, что он заметил и оценил мой интерес к его телу. Опускаю глаза и начинаю суетливо теребить руками куртку Марка. Неловко вышло.

      После команды Тэхена игра начинается вновь. Сыграна была только первая партия, впереди еще две. Охранники вошли во вкус, но и в уставших от рабского труда пассажирах проснулся азарт и здоровая злость.

      Оглаживающие куртку руки замирают — в кармане явственно зашелестела бумага. А что если…? Дальше я даже не думала. Перевернув куртку карманом вниз, как ни в чем не бывало продолжаю следить за противостоянием на поле, стараясь при этом незаметно открыть молнию. Есть! Под рукой — сложенный лист бумаги. Господи, ну хоть раз мне должно повезти — пусть это окажется подробная карта штата с точным указанием места наших казематов. Если уж мечтать, так по-крупному — чтобы еще в паре десятков километров от нас оказался крупный город. Но это, конечно, бред — эти мерзавцы не были бы так спокойны, будь мы в центре обжитых территорий. Но, в любом случае, карта — это ценнейшая находка. Зажав листок в ладони, жду удобного момента. Со стороны охранников раздается радостный рев от очередного удачного розыгрыша, и я быстро убираю найденный клочок в задний карман джинс. Оглядываюсь — занятые игрой люди ничего не заметили. Жить стало веселее. Даже если Марк и поймет, что карту взяла я, у меня будет возможность хоть одним глазком взглянуть и постараться хоть что-то запомнить. Только бы это была именно карта, та самая, которую я видела у него в столовой!

      Вторая партия оканчивается, к явному неудовольствию наших мучителей, победой команды Чимина. Счет сравнялся, поэтому третья должна стать решающей. Уровень тестостерона на этом маленьком участке давным-давно вытоптанной земли зашкаливал все мыслимые пределы. Игра давно уже перестала быть просто забавой — она переросла в настоящую бойню. Противники уже не бросали расслабленные шуточки — они были внимательны и сосредоточены. Казалось, что от результата зависят жизни, хотя, для команды пассажиров фактически так оно и было. Мужчины боролись за девушек, за собственную гордость, за право называться мужчинами, сумевшими защитить слабый пол. В этом у наших ребят было несомненное преимущество. Но все равно к концу игры счет был равный. Последний удар решал всё. И мяч после сильнейшего удара  Сынри упал прямо под сетку на стороне Чимина. Вся охрана взорвалась радостными воплями. Чонгук радостно хмыкнул, Тэхен в порыве чувств ударил себя по коленям. Сетка несильно покачивалась из стороны в сторону.  

     — Сетка! — даже среди бурных воплей был слышен твердый голос Чимина, — было касание, мяч не засчитан!      

 — Что ты сказал? — Сынри прищурил глаза и попер на  Чимина, — повтори!     

  — Я сказал, что было нарушение — касание сетки в атаке! - Чимин не шелохнувшись стоял на месте, не смотря на подошедшего вплотную Сынри, - а, значит, ваш мяч не засчитан. Мы должны играть дальше.

      — Кто-нибудь еще так считает? — в голосе охранника была слышна неприкрытая угроза.  Чонгук и Тэхен равнодушно наблюдали за конфликтом. Ответом Сынри служила тишина, поэтому он, оскалившись, прошипел чиминун в лицо:     

  — Надо уметь проигрывать!   

    — Надо уметь играть по правилам! Мы не проиграли, игра должна продолжиться!     

  — Ты все не заткнешься? — Сынри резко подскочил к стоящему рядом другому охраннику и сдернул у того с пояса резиновую дубинку. Взмах, и Чимин молча падает на колени от удара тяжелым орудием по торсу. Прижав руку к животу, парень почти уткнулся лбом в землю. Он тяжело дышит, но даже сквозь хрип продолжает твердить то же самое:      

 — Нарушение… нарушение правил!

      Еще взмах, и вот, когда уже дубинка должна была опуститься ему на затылок, Чонгук вдруг резко перехватывает ее рукой. Сынри дергается и что-то шипит, но Чонгук спокойно замечает:   

    — Сетка и правда была задета. Играем дальше. Если кто-то не в состоянии играть — можете сдаться.

      Бледный Чимин поднял голову и сквозь зубы процедил:       

— Не дождетесь!    

   — Чýдно, — Чонгук  поджал губы. Было заметно, что он намеревался выиграть любой ценой, но победа ему нужна была только явная и неоспоримая. Еще раз оглядев постанывающего Чимина, стоящего на коленях прямо у его ног, мотнул головой своим игрокам, — на позиции!      

 Чимин, шатаясь, начал приподниматься, не отнимая руку от пресса. Видно, что ему было очень и очень больно, но парень мужественно занял свое место на задней линии. Он был сильнейшим игроком своей команды, и без него вероятность поражения была слишком велика.

      Последний, решающий матч разыгрывали двое. Казалось, кроме этих двух сильных самцов Чимина и Чонгука, на поле больше никого и не было. Испепеляя друг друга взглядами с разных концов площадки, они с невероятной агрессией пересылали мяч друг другу, от злости придавая ему небывалое ускорение. Настороженно следящие за мячом зрители притихли, некоторые девушки в ужасе отворачивались, каждую секунду ожидая новых радостных воплей охраны.      

 Как в замедленной съемке вижу падающий на поле противника мяч. В последнюю секунду Чонгук, рванув с места, припадает на колени и отбивает его ладонями. Черт. Несколько перебросов и вот два охранника сталкиваются у сетки в попытках отбить мяч, но тот, задев одного по плечу, к огромному облегчению большинства зрителей, падает на землю и катится по траве в сторону.       

Наверное, еще ни разу за последние дни пассажиры не радовались так сильно. Они обнимались, прыгали на месте, они жили здесь и сейчас, не обращая внимания на так и пышущих злостью охранников.  Чонгук зло сплюнул в траву, что-то резко сказал пунцовому от досады  Сынри и, сверкнув в мою сторону очками, ушел с поля. Глядя на радостных ребят, не могу сдержать слез. Девушки обнимают Чимина, смеются, встрепывают его короткие волосы. Солнечный свет еще никогда не освещал здесь столько счастливых лиц.

* * *

      В руках у меня была карта. Точнее, то, что я вытащила из кармана Марка, было плохо пропечатанной черно-белой копией с карты небольшого участка земли. На ней было отмечено наше здание тюрьмы и достаточно большие территории вокруг с множеством условных обозначений. И сегодня ночью я намеревалась отнести ее ребятам. Они, каждые день уходящие на работы на «поляну» с большой вероятностью смогли бы привязать рисованный план к реальным ориентирам. Также я несла и не радостную весть — местные дороги, по которым ездили черные джипы охраны, никуда не вели. После случившегося в горах обвала вся связь с внешним миром была лишь по воздуху. Вероятно, у них были вертолеты или небольшой самолет. А у нас — пилот…     

  Видит Бог, этой ночью я бы не высунула носа из своей комнатушки. Да что там говорить — я бы забилась до утра в самый дальний угол душевой кабины, если бы только знала…  

     Если бы только знала, что Чонгук, дежуривший сегодня у камер, заметил меня, крадущуюся в сторону тюремного корпуса. Как я не старалась обходить камеры, коих было всего-то ничего, в поле зрения одной я все же попала.

      Но я ничего этого не знала и, осторожными перебежками, стараясь держаться подальше от ламп дежурного освещения, кралась темными путаными коридорами. И даже не догадывалась, что Чонгук уже идет за мной по пятам, радостно улыбаясь в предвкушении новой игры. Бесчеловечной и жестокой, но способной ненадолго прогнать сжирающую его скуку.