Ярко украшенная кондитерская шумит, несмотря на то, что посетителей в это время нет. «Эйфория» пока закрыта; приготовления и заготовки идут полным ходом, а каждый кондитер на кухне создаёт шедевры современной кулинарии.  Немногие прохожие, проходящие мимо заведения, только кидают слабые взгляды, среди которых можно заметить уставшие и завистливые. Утренний Сеул беспощаден хотя бы тем, что многие заведомо устают от нового дня, едва ощутив его начало. Зависть поглощает их разумы, желая вновь ощутить ту самую беззаботность. Пока за стенами здания проходит палитра разнообразных чувств, заботливая Юджу, осторожно кусает одно из ярких, ванильно-конфетных пирожных. В медленной тишине, прикасаясь к этим произведениям мучного искусства, она радуется моменту звенящего в воздухе спокойствия.

     Яркие стены и большой зал, состоящий из самых разных полок и шкафов, наполненных необычайными яствами, мечтательно ласкающих рецепторы человека. Аккуратные столики, украшенные милыми сердечками, а ещё длинный прилавок, заполняющий воздух кондитерской сахарным изобилием; сладость, присутствующая в каждой щели проникает в чистое нутро носа, щекоча нервы и пробуждая самые искренние желания прикоснуться к этим десертам. Привлекательное украшение фирменных кексов, клеточные и мягкие вафли, способные дотронуться до самого окончания языка, всевозможные формы аккуратных печеньев, съедаемые взглядом любого сладкоежки, а ещё забавная хозяйка, которая наконец готовится к открытию заведения. Количество необходимых партий готово, полки полностью заставлены, а это значит, что пора приготовиться к яркому звону колокольчиков.

     Пока Юджу готовит кассу, из кухни слышится довольный голос мужчины, кричащего что-то непонятное среди шума движений других, отчего Чхве хмурится, в ответ выкрикивая:

     — Что ты сказал, Чон? — не оборачиваясь владелица так и продолжает выводить нужные расчёты, выводя ожидаемую сумму сегодняшней выручки. В то время как мужчина снова повторяет фразу, она снова не слышит ничего, отчего недовольно закатывает глаза: — Да, что случилось, Чон?

     Из проёма сзади выглядывает робкое лицо, совсем не соответствующее образу остального его тела. Чёрная и массивная обувь вкупе тёмного стиля наравне с фартуком и немного заляпанным лицом смотрится забавно, что Чхве сдерживает смешок, кивая:

     — Что ты там бубнил? — усмехается, наблюдая как её работник обиженно дует губы и поправляет колпак на своих вьющихся волосах. — Закончил с пряниками?

     — Закончил, — сопит мужчина, совсем не выглядя на свой возраст, а после начинает аккуратно: — А вообще я хотел спросить по поводу другого, — глазами блуждает по залу, пока Юджу вполне догадывается о его просьбе, — ты не будешь против, если я..?

     — Бери выходной, — она улыбается, перебивая Чонгука, — после того, как ты встретился с той-самой-подругой, на тебе лица нет. Надо развлечься, — машет руками, — и отдохнуть.

     Лицо напротив действительно как-то исчезает, наполняясь унынием. Уголки губ быстро спускаются, а в глазах пропадает огонёк, который всегда присутствует на работе. Кажется, все коллеги давно заметили его бушующую страсть за таким кропотливым и деликатным делом. Его усердие и трудолюбие (несмотря на довольно грозный внешний вид) придают такой освежающий образ, что все успели проникнуться к нему любовью и уважением.

     Чон часто рассказывает о своём детстве, о том, как дружил с одной невероятной девочкой и о том, что позже они с ней расстались. С блеском в глазах рассказывал как часто они смеялись, а ещё как придумывали те самые пунктики. С замиранием, надеждой и чем-то ещё, таким драгоценным и невесомым, облегающим лёгкие обеих. А ещё после этого он добавляет тихо:

     — Я с ней встретился на её день рождения и подарил подарок. Как думаете, она действительно ощущает нечто похожее на мои чувства? — и выглядит совсем как ребёнок. Потерянный.

     Когда Чонгуку было шестнадцать и когда его самая близкая подруга уехала, это казалось концом света. Концом всего-всего света, что парню хотелось собрать все свои вещи и умчаться к ней, в Сеул. Безбашенно ломая границы, желая сказать ей в лицо неимверно важное и непокорное, он хранил каждую частичку её души и материальной памяти. Будь то записка, которыми они кидались во время уроков, будь то какие-нибудь листы, на которых Чеён своим почерком выписывала правила по корейскому, будь то случайное слово, сказанное во время ссоры по телефону. Он собрал каждую частичку, которую смог, погружая её в тетради, старые потрёпанные тетради, в душе грея желание подарить это когда-нибудь Пак. Парень зажигал себя, не осознавая важность этой привязанности, совсем забывая и о своих отдельных мечтах.

    На какую специальность обучаться? Как сдавать экзамены? Как поступить в Сеул? Все равно, лишь бы туда попасть, ощущая лёгкий трепет в животе и нежное прикосновение её пальцев. Обычно, когда улыбалась Пак, и когда она улыбалась именно ему, внутри нещадно гремели машины, зовущие на помощь. Чем их успокаивать, непонятно, но Гук всегда был слишком погружён в мечты. В эти сладкие грёзы, какие-то странные шаги и глупые улыбки во время представления встреч.

     Впрочем, когда Чонгук наконец-то смог попасть в Сеул, она тоже уезжала. На этот раз в другую страну, в другой континент, куда вряд ли получится хоть когда-нибудь попасть, что внутри молодого парня образовалось нечто вроде ореола самовнушения. Да, он действительно узрел её озорные глазки, ставшие и хитрыми, как у лисы, а ещё он увидел что-то тайное, как спрятанный огонь в зажигалке, готовый в любой момент вспыхнуть. Девушка и правда могла вспыхнуть, но от чего Чон не понимал. И неужели факт такого расстояния смог разверзнуть характерную дыру?

     Университет, куда Чон поступил на юриста, оказался самым скучным и тем, о котором юнец подумал бы в самую последнюю очередь. Он хватался за любую возможность поиметь весточку в столицу, но это и стало ошибкой. Стоило больше стараться, больше вкладывая собственных сил, а тогда он бы смог поступить туда, куда и хотел. Осуждение посыпалось бы как мелкие дрожжи реагируют с тестом, исчезая в мучной прослойке, если бы Чонгук отчислился на первом же курсе. Ему пришлось стараться там, где он не хотел, ему пришлось оправдать ожидания и, кажется, он бы оправдывал чужие мечты вечно, если бы не смог встретить ту, которая изменила это стойкое ощущение должности другим.

     Ынха была яркая, неимоверно яркая с этой ослепительно милой улыбкой. Маленькая, словно её можно положить в свой кармашек, чем-то она иногда напоминала Чеён. Правда, когда Гук, улыбаясь, подшучивал над ней, она смущённо отворачивалась, дуя свои губы, а вот Пак только показала бы едко язык, парируя над словами парня. Мелочи всплывали иногда, порой глупо и в самый неподходящий момент, пока студент лишь пытался прикрыться. Бывало, что он запрещал себе об этом думать, особенно после того, как ниточка общения совсем угасла, погружая каждого в свой отдельный менталитет.

     Когда сердце начало переливать по крови вместо кислорода сплошные касания с Чон, ему показалась точная весточка счастья, которую принесла судьба. В его голове отчаянно пульсировала мысль о жизни с ней, о жизни с Ынхой и о сладких переливах поцелуев именно с ней, но вот признание в гулком парке после пар, наполненном сплошными любопытными глазами, стало отвергнутым. И к чему привели глупые надежды?

     Пожалуй, Гук хотел бы создать тысячу книг, рассказывающих о его всевластной и одновременно самой ничтожной любви, как это желание испарилось с грустной улыбкой Ынхи, шепчущей только:

     — Ты видишь сходства, которых нет, Чонгук.

     И тогда этот шёпот вселил страх. Бешеный страх, способный переворошить каждое воспоминание, отделяя грёзы с реальностью, но в ответ парень шевелил засохшими губами, качая головой:

     — Постой, — пытался поймать её запястье, — я не был влюблён в неё, я влюблён в тебя.

     — Не ври, — качает головой тоже, — не пытайся убежать.

      Целый мир тогда замер, оставляя знающих в неведении; тех, кто становился ненавистным, воплощая в тех, чей образ поглощает мысли. Чонгук не знал, что сказать. Только дома он как-то болезненно скривился, говоря о том, что убегает не он, а она. Студент ведь не влюблён в Пак, верно?

     — Чонгук! — кричит Юджу, щёлкая пальцами перед его лицом. Мужчина вздрагивает, будто открывая заново глаза, а женщина вздыхает: — Я же говорю, отдохни. Не мучай себя.

     В голове вылезает презрительное «я мучаю себя всю жизнь», но в реальности тот кивает запоздало, отчёркивая план с пунктами. Сколько тому лет, так он всё ещё часто уходит в облака, оставляя тело словно груз. В мыслях уже третий день крутится тихий телефон и лицо Чеён в последнюю встречу. Слишком грустное и слишком близкое; то, которое хочется вновь вернуть, но и не осознавать зачем именно.

      — Ты права, — в последний момент тянет, — я слишком много значения придаю обычному блокноту.

     Женщина цокает:

     — Нет, всё нормально, — пытается подбодрить его, — в конце концов, может она испугалась твоих чувств и отдачи, — тихонько перечисляет, облизывая губы, но работник только поднимает выше голову, словно чего-то испугавшись.

      — Я не влюблён в неё? — интонация похожа на вопрос, отчего Чхве хмурится сильнее.

     — В Чеён? Ты?

     — Я не влюблён в неё, — качает головой сильнее, отходя от владелицы, — она всего лишь моя близкая подруга.

     В чужих глазах напротив удивление, а ещё что-то вязкое, похожее на недоумение, утопающее в рёбрах Чона, как тягучее брауни в горячей ложке. Его передёргивает, а телефон внезапно начинает звенеть, как самый громкий колокол в мире. Взгляды пересекаются, и Чхве обеспокоенно кивает, разрешая тому убежать. Чонгук быстро огибает прилавок, направляясь к служебной раздевалке, чтобы собраться с мыслями. Мобильник также издаёт звуки, а Гук спешит, непонятно почему, так и не отвечая на него.

     Шаги отдаются эхом, любое движение рвением, душа спешит непонятно куда. Когда звонок замолкает, после раздаваясь снова, возбуждённый мужчина стоит на остановке, выжидая свой троллейбус:

     — Чонгук? — слабый голос на том проводе сулит неловкость, но тот только улыбается шире, представляя момент их встречи, словно запихивая недавние реплики в ненужный ящик недоговорённости. — Прости, я знаю, что после нескольких лет молчания добиться встречи, а потом затихнуть на дни молчания, немного раздражающе, но, — кажется, вздыхает, пока собеседник, слушает лишь краем уха, — я купила себе футболки с собственным принтом, посмотришь?

      Чонгук застывает на месте и молчит ошарашенный; ему будто от ничего подарили целое состояние, когда на самом деле Пак Чеён просто согласилась выполнить эти задания. Может звучать наивно, только вот Гуку не нравится этот измученный голос. Она заставила себя? Не успевает он задать вопрос прямо, как директриса вновь настраивает деловой тон, диктуя:

      — Я скину тебе адрес, Чон, — тараторит, — можешь заехать сегодня, ближе к семи, когда я буду свободнее. Буду ждать.

      — Пока, — мямлит мужчина, но она уже отключается, оставляя на проводе тихие гудки.

      И что это было? Совсем неуклюже, совсем непривычно, а ведь гонка взрослых людей со стороны наверняка выглядит смешно. Да разве это гонка? Кто здесь гонщик и кто у трибуны зорко наблюдает за машинами? А может они оба сели за разные рули, пытаясь обогнать друг друга? И пусть сейчас губы Гука как-то мило надуваются, а Чеён дома косится на пару футболок, только в их сердцах отчётливо звучат колкие фразы неуверенности в себе.

      Чонгук ощущает себя и безмятежно, и волнующе в одном флаконе. Навязчивое беспокойство кажется не играет важной роли, а настроение скачет вверх, затмевая предрассудки и страх, возрождая былую улыбку на лице. Переменчивость — его натура, ведь каково же понимать, что твоя жизнь так многогранна, а события противоречивы. Кусочек сердца отчаянно хочет того, чтобы понять мотивы директрисы. Она же согласилась выполнить их по своему желанию? Если бы ответом было «нет», то частичка чего-то крепкого смогла бы ощутить первые трещины. В любом случае, он бы вряд ли прекратил общение, если бы пунктики так и остались бы невыполненными с одной стороны. Всё продолжалось бы; в конце концов, столько лет молчания и наконец видны ответы. Нельзя всё бросить.

     В кондитерскую он так и не возвращается, вспоминая разрешение Юджу, а потом бесцельно бродя по дороге. Размышления перебивают друг друга, кажется, что до семи вечера он не доживёт, но в голову приходит гениальная мысль настолько, что Чон хвалит самого себя и ждёт троллейбус, чтобы умчаться домой. Квартира не в самом центре, просто немного ближе к нему, обставлена не так богато и не так вычурно, зато практично и удобно. Гук не хочет здесь жить, а поэтому также копит на собственную территорию, арендуя это помещение около двух лет. Старые и пустые стены, наполненные однотонной краской, маленькие комнаты и не такое большое количество техники вкупе с мебелью. Конечно, это создаёт дешёвые расценки, которые весьма удобны при не самых приятных ситуациях, только вот Чону это порядком успело надоесть. Всякое бывает.

      Поднимаясь на свой этаж, он не спешит, лишь осторожно, движение за движением, фиксируя память. Зайдя в обитель, ищет среди гардероба ту самую вещицу и спокойно выдыхает, ощущая мягкую ткань на своих пальцах. Яркая и красная футболка с самым крутым фото, которое только мог придумать мужчина, заказана давно, а размер всё ещё подходит этому страстному кондитеру. Впрочем, сейчас тело Человека-паука, вместо головы которого приделана голова Чонгука, выглядит на теле работника не так эффектно, как раньше, но тот уже выбрал эту одежду как подходящий наряд для походу, так что останавливаться не желает.

     Часы до нужного времени протекают как хранение тортов в холодильнике после приготовления; невероятно медленно и скучно, к тому же, ты сделать ничего не можешь. Остаётся скрестить руки на на животе, поднять глаза на потолок и внимательно задуматься наедине с собой.

      Ситуация с Чхве в кондитерской знатно встряхнула состояние мужчины, что руки порой начинают трястись, когда осознание никак не может пробиться в его голову. И почему же все считают его влюблённым? Ведь тот просто сильно привязан к Пак, он считает её важной частью своей жизни, так почему же все так зациклены на романтике? Гук запутался, Гуку нужна помощь, но единственное, что он делает сейчас, так это пялится в свой телефон, пытаясь отвлечься.

     Можно считать операцию «разобраться в своих чувствах» гнусно проваленной, однако, адрес приходит на номер мужчины незадолго до семи часов и ноги ведут того прямо на улицу, давая возможность встретиться с Чеён лицом к лицу. Ему так же некомфортно при мысли о том, что директриса заставляет себя или принуждает, но сердце начинает бешено изрыгаться в ускоренном темпе каждый раз, когда он надеется на искренность действий с её стороны. Улыбка так и оголяет душу мужчины, вновь такого же молодого, кажется, беспечного, только вот прямо перед её домом становится тяжко.

     Квартирный район Пак виден издалека; высокие и богатые башни окрыляют эту эфемерно-золотую часть Сеула, кромсая уверенность старого друга на куски. Охрана при входе, строго проверяющая каждого гостя, заставляет мурашкам пробежаться ещё раз, отчего мужчине приходится позвонить Чеён, услышав взволнованный (и почему?) голос:

     — О, прости, пожалуйста, — шуршит на проводе, — дай им трубку, я поговорю.

      Разговор выходит не совсем коротким. Видимо, Чеён говорит пару просьб и пытается доказать своё владение квартирой в этом районе, потому что один из грузных мужчин диктует цифры, а другой записывает в свой аппарат, вглядываясь в какие-то результаты. Возможно, Чонгуку удаётся зайти немного позднее, чем планировалось, что раззадоривает его двигаться быстрее, отсчитывая глуповатый ритм и детский стишок, чтобы успокоиться.

     Чеён встречает приветливо, немного с опаской, но, в целом, кажется холодноватой. Футболка на мужчине вызывает у неё смешок, но она его вежливо сдерживает, только проговаривая:

     — Привет, — улыбается неловко, отходя от проёма, — пройдёшь?

     — А, — он просыпается, — да, конечно.

      Квартира выглядит очень атмосферно и богато, но, тем не менее, вселяет в гостя некое чувство уюта. Он смотрит на Чеён в кремовых штанах и лёгкой рубашке, скорее всего, домашней, и едва сдерживает лёгкое «вау» при виде её утончённого стиля. Чаще всего сам он одевается спортивно, добавляя детали практичности и тёмных оттенков, а это значит, что теоретически одна и та же вещь может быть использована длительное время. А вот Пак выглядит великолепно; глядя на её статные плечи, гордую осанку, непринуждённую улыбку и голос чистой ораторки, то несомненно желаешь показать себя в лучшем свете, даря хорошие впечатления (не то что собственное лицо на теле супергероя). Её упорность и сила воли всегда восхищали Чонгука, а нынешние результаты непрекращаемого труда сразу валят с ног, опуская челюсть до уровня пола.

     Она грациозна и опытна; ей идёт богатство. Кажется, что Чеён родилась для такой обстановки, где каждая вещичка будет лежать так, как скажет того директриса. Чонгук не чувствует зависть, он чувствует счастье за неё. А ещё он перестаёт ощущать себя лишним, боясь за дискомфорт Пак, потому что, не дай бог, он самолично сделает всё, чтобы она чувствовала себя замечательно.

     По дороге в столовую он особо не оглядывается по сторонам, лишь рассматривая ровную спину женщины, такой величественной и сильной, что ему хочется прямо здесь хлопнуться в обморок. Правда, она этого, наверное, не оценит, так что приходится себя сдерживать и идти покорно к стульям, чтобы сесть, рассматривая накрытый сладостями стол.

     — Может тебе помочь? — спрашивает робко мужчина за всё своё нахождение в квартире, но Чеён отказывается и только отмахивается.

     — Сейчас ты пока покушай, — улыбается, — а я принесу футболки и дам посмотреть.

      — Не надо, — хмурится Чон, — я пришел сюда не как строгий надзиратель, требущий выполнения чего-либо, а как друг.

      — Друг? — переспрашивает женщина, как-то несмело закусывая губу.

      — Мы так долго не общались, — он смотрит только ей в глаза, — что, — облизывает губу, наблюдая, как та внимательно следит за ним, — надо сначала догнать всё, а потом посмотреть.

      — И правда, — она кашляет, но всё равно отходит от стола.

      — Сядешь? — тот хлопает сиденье ближнего стула, наклоняя голову. — Или тебе неловко?

    В квартире дребезжащий шум, ведь стены работают отлично, не давая посторонним вторгнуться в их беседу. Но директрисе это сейчас совсем не нужно, даже неудобно, потому что сейчас хочется, чтобы шумел каждый и не ты.

     — Нет, всё хорошо, —отнёкивается Чеён, садясь, — просто я как-то испугалась.

      — Чего? — собеседник поднимает бровь.

      — Ах, ты даже не прикоснулся к еде, — сворачивает искусно тему, драматично дуя губы, отчего тот смягчается, но не хочет заминать вопрос.

      — Чего ты испугалась? — спрашивает вновь и вновь смотрит в эти карие глаза напротив, наполненные самым великим смыслом, который важен именно сейчас, и счастье которых вдруг неумолимо стало центром его разума. — Я пришёл сюда не ради еды.

     Глаза напротив загораются пламенем той самой зажигалки:

     — А ради чего? — её горло засыхает, а он встаёт, вызывая движениями у женщины кучу мурашек.

      — Ради разговора, думаю? — кивает самому себе, отчётливо замечая дрожащую руку Пак. — Я не думаю, что ты доверяешь каждому старому знакомому, поэтому считаю важным то, что ты сама приглашаешь меня, рассказывая о пунктиках.

     — Чонгук? — шепчет.

     — Спасибо тебе, — серьёзно молвит, — честно, я очень благодарен и ещё я ощущаю себя неловко.

      — В смысле?

     — Могу я переодеться? — взгляд направляется на футболку Чонгука-паука, но в этот раз хозяйка смех не сдерживает и тот очаровательно краснеет.

     — А что ты хочешь надеть? — спрашивает в перерывах смешков Чеён, также вставая со стула.

     — У меня есть сменка, — подмигивает, — а так я хочу надеть твою футболку.

     На этот раз очередь Пак совсем непривычно алеть щеками, застывая своё сердце в леденцах красной любви. Она закусывает губы сильнее, а на немой вопрос напротив, только кивает, ведя друга в кабинет. Перед этим, конечно, Чон меняет свою верхнюю одежду, а директриса пытается унять свои странные мысли, всплывающие на языке, как горячий шоколад фондана при укусе. Она осторожно хватает одну из белых футболок, на которых спереди изображены яркие розовые цветы.

    Вскоре, осторожно стучится Гук, заглядывая на выбор Пак и проговаривая:

     — Наверное, — подходит невообразимо ближе именно к ней, держащей в воздухе одежду, — ты до это его ни разу не делала принт для футболок, — она закатывает глаза, хмурясь, а тот указывает на рисунок: — Кстати, зачем тебе эти штуки?

      — Это олеандры, Чонгук, — отвечает незамедлительно, — цветы.

      — Правда? — тот улыбается как-то слишком странно, что хочется улыбнуться в ответ, только вот женщина лишь омраченно качает головой. 

    Дыхание мужчины спокойное, хотя само его сердце будто плавится от представшей сладкой картины как патока течёт из ложки, направляемой вниз. Он ждёт, а после говорит:

      — Я понял, что это цветы, — привлекает её внимание, отходя назад, — просто захотел сделать так, чтобы ты расслабилась, — пожимает плечами, а она продолжает хмуриться, — я хочу, чтобы ты искренне улыбнулась, понимаешь? — смотрит с блеском и доверием в глазах, подкупая шоколадные омуты хозяйки.

      — Поэтому притворился, что не осознаешь цветы, воспринимая их как «штуки»? — в один момент поднимает бровь собеседница.

      — Всё, чтобы ты улыбнулась, — отвечает честно Чонгук и та чувствует себя подавленно его искренностью намерений.

     Но действительно улыбается.